23 апреля в Свято-Троицком кафедральном соборе по окончании Божественной литургии Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин вручал церковные награды мирянам, усердно потрудившимся во славу Церкви. В числе других Архиерейскую грамоту получила певчая хора Троицкого собора Валентина Григорьевна Семенова. В этом году она встретила в качестве певчей свою тридцатую Пасху и по состоянию здоровья, в силу преклонного возраста вынуждена была оставить хор. В музыке прошла вся ее жизнь. Музыка привела ее сначала в училище, в городе Грозном, потом в саратовскую консерваторию и, наконец, на сорок втором году жизни — в храм.
Через всю жизнь Валентина Григорьевна пронесла веру в чудо и веру в людей. Про таких, как она, кто-то скажет: «Живет в розовых очках». Но так ли уж плохи их цветные стекла?..
По течению музыки
— Это первый храм, в который я зашла. До сорока двух лет в моей жизни не существовало Церкви, — рассказывает своим низким певческим голосом Валентина Григорьевна, стоя со мной у входа в Троицкий собор. — Я боялась не то что зайти внутрь, но даже обнаружить перед кем-либо, что храмы вообще замечаю.
Будучи советским педагогом, она никогда не была атеисткой, не отрицала того, что Бог есть.
— Я знала, что мама верующая, но говорить об этом в семье не было принято. В детстве я хранила иконку — медный образок Божией Матери, вывезенный мамиными родителями с Украины, откуда они, спасаясь от голода, уехали в 1933 году. Я бережно вытирала икону, любовалась ей, будучи ребенком. А потом, став чуть старше, стала прятать, чтобы не увидели друзья: доставала тайком, смотрела недолго, укутывала и снова убирала.
Икона и теперь с Валентиной Григорьевной. Ее вера зародилась еще в детстве, хотя и прожила долгие годы в виде замершего, не распускающегося бутона. Вела же по жизни — музыка.
— Я пою столько лет, сколько себя помню. В детстве у меня не было мысли, что можно кудато прийти и попросить: «Возьмите меня учиться и выступать» — мне казалось, что правильнее, если сами позовут. И помню, какое-то время, ожидая подобного приглашения, я довольно регулярно ходила петь к местной столовой. Мы жили в горах в Грозном. Дожидалась, когда наступал у рабочих обед, и по звонку, как в театре, начинала петь.
Повзрослев, девочка стала готовиться к поступлению на факультет иностранных языков — в Пятигорск. Очень любила немецкий, с учительницей отдельно занималась. Была мысль еще и математиком стать, но…
— В выпускном десятом классе, в мае, как-то раз решила на физику не пойти. Не хотелось на урок: задачи по формулам решала, а физические процессы до сих пор не понимаю. Прогуливал урок еще один ученик. Мы с ним в актовом зале спрятались. «Ну, куда ты поступать?» — он меня спрашивает. «В Пятигорск, на иностранные языки». — «А я в училище музыкальное, на трубе играть — духовиком стану. А что ты не хочешь в училище? Ты же поешь! Давай вместе поступать! Легче будет вдвоем, и ехать никуда не надо — училище рядом». И он меня уговорил! Но я очень плакала потом, особенно когда слышала по радио немецкую речь.
Откровение
В 1966 году, в двадцать один год, Валентина приехала в Саратов, поступила в консерваторию и сразу пошла работать в музыкальную школу села Елшанка. Когда учеба подходила к концу, вышла замуж за геофизика; супруг потом почти целыми неделями работал в поле: пять дней там, два — дома. Валентина Григорьевна устроилась учителем музыки в общеобразовательную школу, подрабатывала уборщицей и всегда участвовала в самодеятельности — пела.
Однажды муж достал билеты на концерт хора Свято-Троицкого собора, это было начало 1988 года. Вел концерт настоятель — протоиерей Всеволод Васильцев.
— Я удивилась и обрадовалась, когда увидела, кто там выступает, — со многими я пела вместе в ансамблях, но никто не рассказывал, что поет и в церковном хоре, не принято было об этом говорить. И вот они начали: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный…»… Всё это я слышала впервые, и эта музыка была откровением. Почему я люблю Чайковского, Рахманинова? Потому что их симфонии петь можно, словно сама душа поет. И в этот момент моя душа стала вторить еще незнакомым словам.
Когда концерт закончился, Валентина Григорьевна подошла к настоятелю и горячо поздоровалась с ним своим певучим голосом.
— Какое контральто! — отметил отец Всеволод.
— И это контральто хочет у нас петь, — вступила в разговор подруга из хора.
Слова связываются с жизнью
Переступить порог храма было очень тяжело: от страха — точнее, от благоговения — подкашивались ноги.
— Я приходила в себя три года. У меня плохое зрение, текст мне был непонятен, а тут как раз начался Великий пост — богослужения продолжительные, трудные. Скоро еще сольную партию дали, я запела и не туда — не услышала даже, какой тон, слух от волнения пропал. И это притом, что пела больше тридцати лет, в консерватории работала. После такого случая сольных партий больше не брала, чтобы не подводить хор.
По словам моей собеседницы, хор Троицкого собора исполнял потрясающие песнопения — и мысли не было уйти петь в другой храм. Когда этот саратовский хор выступал в Москве, послушать приходили певчие, приехавшие из разных уголков страны.
Сама Валентина Григорьевна постепенно погружалась в музыку, которую исполняла, и уже не могла представить себе без нее свою жизнь.
— Совсем недавно мы пели «Не рыдай Мене, Мати»… Невозможно, страшно, жутко представить себя на месте Божией Матери — не дай Бог такое испытание. Когда пою слова песнопений уже не в храме, а просто в уме, слова связываются с жизнью, но сама музыка все же трогает меня сильнее. Музыка вообще волнует человека даже помимо его воли — как-то иначе, нежели литература, живопись. В этом есть и оборотная сторона: так, воздействуя на душу, музыка может завести человека туда, куда ему лучше было бы не попадать. Я сама порой чувствовала такую опасность: например, не могла слушать «Болеро» Равеля и, отчасти, «Ленинградскую симфонию» Шостаковича. Там есть темы, в которых, по моему ощущению, содержится какая-то разрушительная сила. То же, к слову, и в рокмузыке. То, что разрушает, — не для меня.
На стороне убогих
«А Вы никогда не хотели быть регентом?» — будто бы между делом интересуюсь у собеседницы.
— Не хотела, да и не смогла бы. Мне в силу возраста было уже сложно весь устав запоминать. Я вела в школе детский хор, там совершенно другая стихия: мне приводят ребенка, я вижу, что он не поет, но не могу отказать и все равно допускаю его к занятиям. А певчих нужно отбирать — для этого надо быть сильным человеком.
— Может быть, не сильным, а жестким?
— Жестким. А я до сих пор… преступников жалею. Вот почему он такой, почему они такие? Я всегда была на стороне убогих. «Юрка дурак!» — помню, в детстве кричат, а мне Юрку жалко. Куда мне людьми руководить?
— А чего Вы хотели достичь в хоре?
— Ничего. Здесь я просто пела. Пела то, что мне очень нравится. И в жизни это помогало. Очень тяжело порой было: у моего мужа обнаружили рак желудка, маму из Грузии накануне войны привезла — старенькую, девяностолетнюю. В какой-то момент заболела сама. Приходилось делать над собой усилие, чтобы подняться с кровати: «Руки-ноги есть — вставай!». Обращалась к Богу и работала. У человека должна быть работа, ты должен кому-то быть нужен. Друзья даже говорили, что меня спас именно храм. Храм — это мой госпиталь, он мне помогал. Я приходила с болью, а уходила — с легким сердцем.
Когда мы заговорили с Валентиной Григорьевной о том, как легко бывает, переживая несчастье, сдаться и отступить, она вспомнила эпизод из старого фильма, где Леонид Куравлев сыграл Робинзона Крузо.
— Он один. Смотрит — по песку козявка какая-то ползет, он ее — раз! — и засыпал песком. Она снова ползет, он ее снова засыпал и так до тех пор, пока не навалил целую кучу песка. И уже заинтересовался, ждал, пока она не выползла. И я думаю: какой большой в этом смысл, а ведь раньше не замечала… Какая маленькая букашка, но как бы ее ни притесняли, она борется, потому что она хочет жить. И она выжила, она выползла на свет Божий. А я ведь — человек! В нашей жизни никогда не нужно терять веру.
«Чудо есть чудо…»
Валентина Григорьевна говорит, что все годы своего пребывания на клиросе ощущала благодарность прихожан. А когда семь лет назад в первый раз решила уйти, ее не отпустили, остановили. Нередко после службы к певчим подходили совершенно незнакомые люди: «Как вы сегодня пели! Спасибо вам!». Эти простые слова звучали вместе с тем и очень трогательно.
— А теперь от мысли о том, что больше не будете петь, Вам тяжело?
— Я приходила в храм именно петь. А стоять и просто слушать — не знаю, как теперь с этим свыкнуться. Я даже на концерты не очень люблю ходить и слушать, потому что там нельзя участвовать, к сожалению.
«Чудо есть чудо…» — это слова из стихотворения Бориса Пастернака, и продолжение их: «…и чудо есть Бог». Чудо, что Валентина Григорьевна за свою жизнь не утратила веры в людей и любви к ним, не сломалась в испытаниях и не перестала верить в чудеса, вплоть до того, что и сегодня уверена: каждая девушка может дождаться алых парусов, встретить своего Грея. И совсем не удивительно — скорее, закономерно — в свете этого то, что Господь дал ей возможность прикоснуться к самому главному чуду на земле — чуду Церкви.
Фото Ивана Привалова
Газета «Православная вера» № 09 (581)
[Мария Ковалева]
https://eparhia-saratov.ru/Articles/sobor-mojj-gospital