Этот доклад, посвященный событиям Отечественной войны, ее героям, а также анализу причин побед и поражений русского воинства, был подготовлен прихожанкой Свято-Троицкого собора И.С. Гладышевой. Она прочитала его во время паломнической поездки воскресной школы 5-9 сентября.
Отечественная война 1812 г. имеет длинную предысторию, с которой мы сейчас кратко ознакомимся, иначе не будут понятны причины и цели военной кампании 1812 г.
В Европе с конца XVIII века шла череда непрерывных войн. Они начались тогда, когда коалиция европейских держав, во главе с Англией, выступила против республиканской Франции. В кровопролитной борьбе Франция отстояла свое право самой решать свои внутренние дела. Ветхие феодально-аристократические режимы континентальной Европы терпели поражения от французской армии, рожденной в революции и закаленной в борьбе против захватчиков. К несчастью, эта армия не заметила той границы, перейдя которую она подавила свободу собственного народа и превратилась в орудие порабощения соседних стран. Во Франции к власти пришел генерал Наполеон Бонапарт, провозгласивший себя императором. Теперь Франция вела войны за мировое господство. В борьбу постепенно вовлекалась и Россия.
В России с 1801 г. правил император Александр I, пришедший к власти в результате дворцового переворота и убийства императора Павла I, своего отца. Какое-то время ему удавалось не вступать в европейские разборки, благодаря внешней политике, целью которой была такая позиция России, чтобы стать желанными для всех, не принимая никаких обязательств по отношению к кому бы то ни было (Александр I). Позиция удобная, но долго удержаться на ней невозможно.
Пожар европейских войн захватывал все новые и новые страны. В 1805 г. Россия вступила в военный союз с Англией и Австрией против Франции. Результатом военной кампании 1805 – 1807 гг. явилось тяжелое поражение коалиционных войск от французов (Аустерлиц – 02.12.1805 г., Фридланд – 14.06.1807 г.) и заключение унизительного для России Тильзитского мирного договора. Первым условием его было: Россия признает все завоевания Наполеона, а его самого императором и вступает в союз с Францией. Это условие задевало престиж Российской империи и самолюбие царь, который лишь недавно называл Наполеона «антихристом», а теперь должен был обращаться к нему, как принято у монархов, «государь, брат мой…». Второе условие Тильзитского договора вредило жизненным интересам России. Россия должна была порвать все отношения с Англией и присоединиться к континентальной блокаде. Это условие явилось главной причиной начала войны 1812 года – одной из самых значительных не только в российской, но и в мировой истории.
Континентальная блокада была не выгодна России. Объем внешней торговли за 4 последующих года сократился почти вдвое. Дело шло к финансовому краху. Александр все чаще разрешал нарушать блокаду и вести торговлю с Англией. Этот конфликт ПОРОДИЛ войну 1812 г. Ускорили же ее начало русско-французские противоречия в политических вопросах разного уровня. Самым острым был вопрос о гегемонистских амбициях сторон, проще говоря, кто будет главным в Европе.
Наполеон не скрывал своих претензий на мировое господство. К 1812 году он успел разгромить очередную, пятую антифранцузскую коалицию и был в зените могущества и славы. Путь к господству над Европой ему преграждали только Англия и Россия. Главным врагом он считал Англию, экономически самую развитую страну в мире. Сломить этого врага Наполеон мог только после того, как он поставил бы в зависимость от себя весь европейский континент.
Здесь же единственным соперником Франции оставалась Россия. Все остальные державы были либо повержены Наполеоном, либо близки к этому. Русский посол в Париже князь Куракин в 1811 г. писал Александру: «От Пиренеев до Одера, от Зунда до Мессинского пролива все сплошь — Франция». И всю военную мощь Франции и завоеванных государств 12 июня 1812 года Наполеон обрушил на Россию. Это был удар страшной силы, невиданной до тех пор за всю ее историю.
Гроза двенадцатого года
Настала – кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский Бог?
(А.С.Пушкин)
Наполеон подготовил для нашествия на Россию гигантскую армию почти в 650 тыс. человек. Из них 448 тыс. перешли русскую границу в первые же дни войны, а остальные прибывали летом и осенью в качестве подкрепления. Отдельными соединениями этой «Великой армии» командовали прославленные маршалы Наполеона, среди которых особенно выделялись трое: выдающийся стратег и администратор, рыцарски бескорыстный и суровый воин Луи Николя Даву, затем первоклассный тактик, герой всех кампаний Наполеона, получивший от своего императора прозвище «храбрейший из храбрых», Мишель Ней; и наконец начальник кавалерии Наполеона и вообще один из лучших кавалерийских военачальников Запада, виртуоз атаки и преследования Иоахим Мюрат. Разумеется, «Великая армия» сохраняла все те преимущества перед феодальными армиями Европы в комплектовании, обучении и управлении, которые она так блистательно продемонстрировала под Аустерлицем и Фридландом. Силы ее выглядели особенно грозными оттого, что возглавлял ее сам Наполеон, которого почти все современники (включая Александра) единодушно признавали гениальнейшим полководцем всех времен и народов.
Однако, армия Наполеона в 1812 году имела уже и серьезные недостатки. Пагубно влиял на нее разношерстный, многонациональный состав. Собственно французов в ней было меньше половины; большинство составляли немцы, поляки, итальянцы, голландцы, швейцарцы, португальцы и воины других национальностей. Многие из них ненавидели Наполеона как поработителя их отечества, шли на войну только по принуждению, воевали нехотя и часто дезертировали. Хуже, чем в предыдущих кампаниях выглядел и высший военный состав «Великой армии».
Главное же, к 1812 году «Великая армия» уже страдала ущербностью морального духа. В своих первых походах Наполеон возглавлял солдат, среди которых еще живы были республиканские традиции и революционный энтузиазм. Но с каждой новой войной моральный дух его армии падал. Великий французский писатель Стендаль свидетельствовал: «Из республиканской, героической она становилась все более эгоистической и монархической. По мере того как шитье на мундирах делалось все богаче, а орденов на них все прибавлялось, сердца, бившиеся под ними, черствели». Солдатам становились чужды те причины, которые приводили к войнам, и те задачи, которые разрешались в ходе их. В 1812 году это сказалось уже с такой силой, что даже близкие к Наполеону лица забили тревогу: «Не только ваши войска, государь, но и мы сами тоже не понимаем необходимости этой войны». Война 1812 года со стороны Наполеона была прямой агрессией. В этой войне он ставил целью разгромить вооруженные силы России на русской земле, тем самым сокрушить страну и расчленить на несколько полузависимых государств. Этим, по замыслам французских стратегов, должно было завершиться покорение континентальной Европы.
Русская армия в начале войны насчитывала 317 тыс. человек, которые были разделены на три армии и три отдельных корпуса, далеко отстоящих друг от друга. Первой армией (120210 человек) командовал военный министр генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли, шотландец на русской службе, «мужественный и хладнокровный до невероятия воин», как говорили о нем современники, дальновидный и осмотрительный стратег. Военачальником совсем иного типа был командующий второй армией (49423 человек) князь Петр Иванович Багратион, отпрыск царской династии Багратионов в Грузии, любимый ученик и сподвижник Суворова, «генерал по образу и подобию Суворова». Посредственный стратег, он тогда не имел себе равных в России как тактик, мастер атаки и маневра. Стремительный и неустрашимый, воин до мозга костей, кумир солдат Багратион к 1812 году был самым популярным из русских генералов. «Краса русских войск,» — говорили о нем его офицеры. Третьей армией (44180 человек) командовал генерал от кавалерии Тормасов.
В прочем главная беда русской армии заключалась тогда не в малочисленности, а в феодальной системе ее комплектования, содержания, обучения и управления. Рекрутчина, 25-летний срок военной службы, непроходимая пропасть между солдатской массой и командным составом, муштра и палочная дисциплина, основанная на принципе «двух забей – третьего выучи», унижали человеческое достоинство русских солдат. Об этом говориться и в песне, сочиненной русскими солдатами как раз перед этой войной.
Я отечеству – защита,
А спина всегда избита…
Лучше в свете не родиться,
Чем в солдатах находиться…
Офицерский состав комплектовался не по способностям, а по сословному принципу – исключительно из дворян, зачастую бесталанных и невежественных. Опыт войн 1805-1807 гг. заставил Александра учиться у Наполеона. Царь уже в 1806 году начал переустройство своей армии. Перенималась наполеоновская система боевой подготовки. Это способствовало усилению русской армии. Но главные источники русской военной силы заключались не в заимствованиях со стороны, а в ней самой. Во-первых, она была национальной армией, более однородной и сплоченной, чем разноплемённое воинство Наполеона, а во-вторых, ее отличал высокий моральный дух: русские воины на родной земле одушевлялись патриотическим настроением.
Русский командный состав, хотя в целом и уступал наполеоновскому, но насчитывал немало талантливых полководцев. Кроме Барклая и Багратиона, не считая Кутузова, который в начале войны оказался не у дел, в русской армии были такие прославленные генералы как Николай Николаевич Раевский, энергичный и стойкий Дмитрий Сергеевич Дохтуров, слывший олицетворением воинского долга; легендарный атаман Войска Донского Матвей Иванович Платов («вихорь-атаман» и «русский Мюрат», как его называли); изобретательный Петр Петрович Коновницын, который соединял в себе барклаевское хладнокровие, багратионовский порыв и дохтуровскую стойкость; разносторонне одаренный Алексей Петрович Ермолов; и великолепный, с феноменальными способностями, артиллерист и удивительно талантливый человек (знал 6 языков, писал стихи, рисовал) Александр Иванович Кутайсов.
Вторжение «Великой армии» на территорию России началось в ночь на 12 июня 1812 года возле Ковно (ныне город Каунас в Литве). Четыре ночи и четыре дня бесконечными потоками по четырем мостам шли через Неман отборные, лучшие в мире войска. Сам Наполеон наблюдал за ними с высокого холма на западном берегу Немана.
Победно шли его полки,
Знамена весело шумели.
На солнце искрились штыки,
Мосты под пушками гремели… (Ф.И.Тютчев)
Стратегический план Наполеона в начале войны был таков: разгромить русские армии порознь уже в приграничных сражениях. Углубляться в бескрайние пространства России он не хотел. Для этого французский император вбил между первой армией (Вильно) и второй (Белосток) корпус «железного маршала» Даву, чтобы не дать обеим армиям соединиться. Быстрое продвижение французской армии опрокинуло планы русского командования задержать ее силами первой армии Барклая и ударить во фланг силами Багратиона. Требовалось скорейшее соединение двух армий. Для достижения этой цели Барклай предложил Александру I свой спасительный план: «продлить войну по возможности и при отступлении нашем всегда оставлять за собою опустошенный край» вплоть до перехода в контрнаступление. Убедив царя, Барклай, уклоняясь от ударов Наполеона, пошел к Витебску на соединение с Багратионом. Тем временем вторая армия под командованием Багратиона оказалась в критическом положении: она чуть не попала в окружение. При этом французы насчитывали 110 тыс. человек, Багратион же не имел и 50 тыс. Ему грозила верная гибель. Однако, легкомысленный младший брат Наполеона Жером Бонапарт, который должен был с тремя корпусами замкнуть кольцо окружения, «загулял» на четыре дня в городе Гродно, опоздал к месту назначения (Несвиж) – и Багратион ушел. Он писал Ермолову: «Насилу вырвался из аду. Дураки меня выпустили». Наполеон был в ярости. Впрочем, сам он тоже не смог разбить первую армию. Дважды – у Полоцка и Витебска – он настигал Барклая, но тот, искусно маневрируя, уходил от сражения и отступал дальше.
Численное превосходство неприятеля ставило вопрос о срочном пополнении армии. И Александр решился на необычный шаг. 6 июля он издал манифест, с призывом создавать народное ополчение. В тот же день он оставил армию и выехал в Смоленск. Война приближалась к Смоленской земле. Села и деревни имели опустелый вид. Не было видно ни людей, ни животных. В Смоленске царь встретился с местными дворянами, которые просили разрешения вооружиться самим и вооружить крестьян. Одобрив это ходатайство, Александр обратился к смоленскому епископу Иринею с рескриптом, в котором возлагал на него долг убеждать крестьян, чтобы они вооружались, чем только могут, не давали врагам пристанища и наносили им «великий вред и ужас». Этот рескрипт узаконил партизанскую войну. Но крестьяне, покинувшие свои дома и ушедшие в лес, ничего не знали о нем. Их борьба против захватчиков разворачивалась независимо от царских рескриптов.
22 июля обе русские армии соединились в Смоленске. Таким образом, расчет Наполеона на разгром русских армий поодиночке рухнул. Мало того, он сам вынужден был распылять свои силы в разных направлениях.
Узнав о соединении Барклая и Багратиона, Наполеон утешился было надеждой вовлечь русских в генеральное сражение за Смоленск как «один из священных русских городов» и разгромить сразу обе их армии. Это ему тоже не удалось. Три дня, с 4 по 6 августа, корпуса Раевского и Дохтурова защищали город от подходивших один за другим трех пехотных и трех кавалерийских корпусов противника. Ожесточение смоленского боя сами его участники назвали невыразимым. Город горел, напоминая собою, по словам французов, «извержение Везувия», «пылающий ад». Когда же Наполеон стянул к Смоленску все свои силы, Барклай вновь увел русские войска из-под его удара. Призрак победы, второго Аустерлица, за которым Наполеон тщетно гнался от самой границы, и на этот раз ускользнул от него.
Итак, война принимала затяжной характер, а этого Наполеон боялся больше всего. Растягивались его коммуникации, росли потери в боях, от дезертирства, болезней и мародерства, отставали обозы. С каждым новым переходом все острее не хватало продовольствия и фуража. Между тем возможность использовать местные ресурсы сводилась почти к нулю сопротивлением русского народа. «Каждая деревня, — вспоминали французы, — превращалась при нашем приближении или в костер, или в крепость». Следуя русскому правилу «не доставайся злодею», крестьяне всюду сжигали продовольствие, угоняли скот, а сами уходили вместе с армией, в ополчение и в партизаны. По мере продвижения захватчиков в глубь России их силы таяли, тогда как силы русского народа только развертывались.
В Смоленске Наполеон шесть дней размышлял, идти ли вперед или остановиться, и даже пытался вступить с Александром I в переговоры о мире. Александр ничего не ответил. Уязвленный молчанием царя, Наполеон приказал выступать из Смоленска в Москву в погоню за русскими армиями, с надеждой на то, что если русские сражались так отчаянно за Смоленск, то ради Москвы они обязательно пойдут на генеральное сражение и, таким образом, позволят ему кончить войну славной, как Аустерлиц или Фридланд, победой.
Тем временем буквально день ото дня по всей России нарастал патриотический подъем. У разных сословий он проявлялся по-разному. Патриотизм большинства дворян увязал в корысти, ибо они сражались за крепостную Россию, их подстегивал страх перед Бонапартом, который мог отменить крепостное право, как он сделал в Польше. Но, разумеется, были среди дворян бескорыстные патриоты и герои.
Зато крестьяне поднимались на защиту отечества бескорыстно, движимые не сословными, а национальными интересами. Они шли в бой «на басурмана» за Родину, при этом ненависть простого люда к нашествию Наполеона подогревалась религиозным чувством, так как Наполеон давно уже воспринимался как антихрист, который теперь привел орду нехристей истреблять русский народ и православную веру. Национальное сознание всего народа, от царя до последнего солдата не мирилось с тем, как складывалось начало войны. Наполеон занял огромную территорию, проник в глубь России на 600 км, создал угрозу обеим ее столицам. Когда кто-то осмелился спросить Александра, что он намерен делать, если Бонапарт захватит Москву, царь твердо ответил: «Сделать из России вторую Испанию». В Испании в это время шла народная борьба против французских оккупантов. А император Александр уже уловил настроение народа, понял, что война приобретает народный характер и что только это может спасти его в схватке с Наполеоном.
Между тем, в армии до сих пор не было главнокомандующего. Первая и вторая армии объединились, а командующих оставалось двое: Барклай-де-Толли и Багратион, такие разные и по характерам и по взглядам на способ ведения войны. Генералы не ладили друг с другом. В несогласованности их действий многие видели причину того, что после кровопролитного сражения был оставлен Смоленск. Отступление снижало боевой дух армии, поползли слухи об измене. В армии и обществе заговорили о том, что Барклай «ведет гостя в Москву». Конечно, это совершенно не соответствовало истине. Стратегия Барклая позволила сорвать первоначальные замыслы Наполеона, сохранить живую силу русской армии в самое трудное для нее время и тем самым предрешить благоприятный для России исход войны.
Александр I был растерян и озадачен. Доверяя Барклаю, он понимал, что нужен главнокомандующий, облеченный доверием нации, и притом с русским именем. Тем временем, в Петербург вернулся Михаил Илларионович Кутузов. Ему шел 67 год. Ученик и соратник Суворова, он обладал широким стратегическим мышлением, большим жизненным и военным опытом. О нем сразу заговорили как о единственном человеке, способным занять пост главнокомандующего. Московское и петербургское ополчения избрали Кутузова своим начальником. Император недолюбливал Кутузова, но в создавшейся обстановке вынужден был уступить. «Общество желало его назначения, и я его назначил, — сказал он в сердцах, — сам же я умываю руки».
Русские войска встретили нового главнокомандующего с ликованием. Сразу родилась поговорка: «приехал Кутузов бить французов». Обрадовался назначению Кутузова и Наполеон, который подумал, что Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление; он, наверное, даст нам бой. По дороге в армию Кутузов часто повторял: «Если только Смоленск застану в наших руках, то неприятелю не бывать в Москве». Узнав, что Смоленск оставлен, с огорчением сказал: «Ключ к Москве взят». По приезде в армию, осматривая войска, говорил: «Разве можно с такими молодцами отступать?» Но затем, разобравшись в обстановке, возобновил отступление, правда, как выяснилось ненадолго, до подхода подкреплений.
Вечером 22 августа заняв позицию у с. Бородино в 110 км перед Москвой, Кутузов так определил свою задачу: «Спасение Москвы». Он учитывал, однако, возможность и успеха, и неудачи: «При счастливом отпоре неприятельских сил дам собственные повеления на преследование их. На случай неудачного дела несколько дорог открыто, по коим армии должны будут отступать».
Выбор позиции для генерального сражения всегда считался важным условием победы. Позиция у с. Бородино имела свои и выгодные, и невыгодные стороны, тем более, что долго выбирать ее под натиском французов не было времени. Тем не менее, в целом позиция отвечала главным требованиям предстоящей битвы. Во-первых, она изобиловала естественными укреплениями. Ее фронт справа и в центре был прикрыт высоким берегом р. Колочи, правый фланг упирался в Москва-реку, а левый – в труднопроходимый Утицкий лес. Главное же, позиция позволяла русской армии «оседлать» обе дороги к Москве – Старую Смоленскую и Новую Смоленскую.
Слабость русской позиции заключалась прежде всего в том, что ее левый фланг был открыт для фронтального удара. Поэтому и делали инженерные сооружения – флеши и загнули к ним левый фланг.
Французы подошли к Бородину на следующий же день, но были задержаны у д. Шевардино, где строился редут, предназначенный стать отдельной передовой позицией. Наполеон, как только увидел перед собой Шевардинский редут, приказал взять его, так как он мешал французской армии развернуться. 24 августа в три часа дня три отборные дивизии из корпуса маршала Даву и польская кавалерия князя Понятовского пошли на приступ. Редут и подступы к нему защищали примерно 18 тыс. русских воинов под командованием генерал-лейтенанта Горчакова. Штурмовали редут вдвое большие силы – до 36 тыс. французов. Бой был ожесточенный. Редут несколько раз переходил из рук в руки. Только в одиннадцатом часу ночи французы после ужасной резни в ночном мраке и пороховом дыму овладели редутом, потеряв за время боя около 5 тыс. человек. Потери русских составили 6 тыс.
Шевардинский бой стал своеобразным прологом Бородинской битвы, наподобие поединков богатырей перед битвами в Средневековье.
В это время на Бородинском поле спешно возводились укрепления. В центре обороны, на Курганной высоте, была развернута батарея из 18 орудий. Она входила в состав корпуса генерала Раевского. Впоследствии ее стали называть батареей Раевского. Левее от нее, недалеко от с. Семеновское, были вырыты земляные укрепления (флеши), на которых разместили 36 орудий. Это был ключевой пункт обороны левого фланга, которым командовал Багратион. Таким образом, к началу битвы левый фланг был укреплен, но зато преломилась боевая линия русской позиции, образуя в центре, у Курганной высоты, исходящий угол, что дало французам «выгоду продольных выстрелов»: их батареи, действовавшие против русского левого фланга, поражали в тыл войска центра и правого фланга.
Весь следующий день (25 августа) обе стороны готовились к генеральной битве. Посмотрим, каковы были их силы.
Русская армия в общей сложности насчитывала 154800 человек. Из них регулярных войск было только 115302 человека, 11000 казаков и 28500 плохо вооруженных и почти совсем не обученных ополченцев. Например, замечательный русский поэт Жуковский, ушедший с ополчением, был человеком совсем не военным. Он говорил, что «записался под знамена не для чина, не для креста, и не по выбору собственному, а потому что в это время всякому должно было быть военным, даже и не имея охоты». Русская армия имела 640 орудий.
Французская армия при Бородине насчитывала 134 тыс. человек и 587 орудий. Все 134 тыс. солдат Наполеона были кадровыми, регулярными войсками. Но вся гвардия Наполеона — 19 тыс. лучших отборных солдат – не участвовала в битве. Штаб Кутузова, полагая, что в армии противника 165 тыс. человек, избрал оборонительный план.
Перед сражением русские войска расположились в таком порядке. Правый фланг и центр позиции – от места впадения р. Колочи в Москва-реку и до Курганной высоты включительно – заняла первая армия под общим командованием Барклая-де-Толли. Центром непосредственно командовал ген. от инф. Дохтуров, а правым крылом – ген. от инф. Милорадович. Левое крыло позиции от Курганной высоты до Утицкого леса – заняла вторая армия под командованием Багратиона. И Барклаю и Багратиону Кутузов предоставил инициативу руководства сражением. Большую часть войск Кутузов сосредоточил на правом фланге, поскольку считал его главным: он прикрывал Новую Смоленскую дорогу – кратчайший путь к Москве. Прорыв французов на эту дорогу отрезал бы русскую армию от Москвы и грозил бы ей гибелью. Поэтому сверхосторожный Кутузов даже после Шевардинского боя, когда определилось наиболее вероятное направление главного удара Наполеона, не стал менять расположения войск, хотя Багратион, Беннигсен и Барклай предлагали ему перегруппировать их справа налево. Протяженность всей русской позиции составляла 8 км. Во всю ее длину двумя линиями с интервалом между ними не более 200 м стояли пехотные корпуса; за ними в 300-400 м, тоже двумя линиями, — кавалерия; еще дальше, до 1 км в глубину, — линия резерва. Такое построение войск для решающего боя имело свои плюсы и минусы. С одной стороны, довольно короткий фронт с близкими резервами обеспечивал Кутузову оперативность маневра, как для обороны, так и для возможного контрудара. Но с другой стороны, большая плотность и малая глубина боевого порядка русской армии ставили ее под губительное действие неприятельского огня: артиллерия Наполеона поражала все четыре русские линии, вплоть до резервов. Главными опорными пунктами русской позиции были с. Бородино справа, Курганная высота в центре и д. Семеновская слева.
Наполеон почти весь день 25 августа, не сходя с лошади, тщательно изучал систему укреплений и боевой порядок русских. Он понял, что русский правый фланг почти неприступен, зато левый – уязвим. План его был прост: смять левое крыло русских, прорвать их центр, отбросить их в «мешок» при слиянии р. Колочи с Москва-рекой и открыть себе путь к Москве.
Ночь накануне сражения враждебные армии провели по-разному. Наполеон обратился к войскам с приказом, который начинался словами: «Солдаты! Вот битва, которой вы так желали! Теперь победа зависит от вас!» Император подбадривал своих воинов, обещая им в случае победы «изобилие, хорошие зимние квартиры, скорое возвращение на родину». Он искусно распалял их воинское тщеславие: «Пусть о каждом из вас скажут: «Он был в великой битве под стенами Москвы!»». Завоеватели, обрадованные возможностью сразиться, наконец, с врагом, который так долго уклонялся от боя, веселились и пели.
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз… (М.Ю.Лермонтов)
В русском лагере всю ночь перед битвой царили тишина и величавое спокойствие. Кутузов не обращался к войскам с приказом. «Не время было витийствовать», — заметил его адъютант. Незачем было и подбадривать русских солдат. Все они сознавали, что на карту поставлены не изобилие и хорошие зимние квартиры, что вопрос стоит так:
Ребята! Не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Вся армия готовилась стоять насмерть. Солдаты и офицеры облачались в чистое белье, отказывались, вопреки обычаю, пить водку. В ночь перед сражением по лагерю пронесли икону Смоленской Божьей Матери, вывезенную из Смоленска и с того времени возимую за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась, державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону… Поражало выражение лиц в этой толпе, однообразно жадно смотревших на икону. Как только начинали петь: «Спаси от бед рабы Твоя, Богородице, яко вси по Бозе к Тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству» — на всех лицах вспыхивало выражение сознания торжественности наступающей минуты; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям. Толпа, окружавшая икону, вдруг расступилась: к иконе подходил Кутузов. Остановившись позади священника, он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. Несмотря не присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колено, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Наконец он встал и с детски-наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру, потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы (Л.Толстой). Очевидец этой сцены Федор Глинка добавляет, что «это живо напоминало приуготовление к битве Куликовской».
26 августа 1812 года в половине шестого утра началось Бородинское сражение. Началось с атаки французов против русского правого крыла. Полк из дивизии генерала Дельзона «с невероятной быстротою» ворвался в Бородино и после кровопролитнейшего боя овладел селом. Казалось, сражение пойдет так, как изначально предполагал Кутузов, — главным образом, на его правом фланге, но Богарне, закрепившись на Бородинских высотах и, выставив здесь батарею из 38 орудий с заданием вести огонь по центру русских позиций, стал ждать, как развернутся события на левом фланге русской армии. Главный же удар Наполеона, как и следовало ожидать после Шевардинского боя, был направлен на Багратионовы флеши. Три его лучших маршала – Даву, Ней и Мюрат – порознь и вместе бросали громаду своих войск против Багратиона, между тем как Понятовский пытался обойти флеши справа. Историки до сих пор не могут согласно определить, сколько раз в тот день флеши переходили из рук в руки. Традиционное мнение таково, что французы взяли их в результате восьмой атаки примерно к 12 часам. Тогда же был смертельно ранен командующий второй армией П.И.Багратион. «В мгновение пронесся слух о его смерти, — вспоминал генерал Ермолов, — и войск невозможно удержать от замешательства…Одно общее чувство – отчаяние». Временно заменил Багратиона генерал Коновницын. Он с боем отводил войска к д.Семеновской до прибытия генерала Дохтурова, который принял командование левым флангом русской армии. Приказ Кутузова Дохтурову гласил: «Рекомендую вам держаться до тех пор, пока от меня не воспоследует повеление к отступлению». Обозрев позицию, Дохтуров сел на барабан и заявил: «За нами Москва! Умирать всем, но ни шагу назад!». По наблюдению Барклая-де-Толли, вторая армия, потеряв Багратиона, «была опрокинута в величайшем расстройстве».
Между тем французы ломились вперед, пытаясь довершить разгром русского левого фланга. Барклай спешил переместить справа налево четвертый корпус генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого, укрепляя, таким образом, стык левого фланга с центром. Тем временем три свежих гвардейских полка (Литовский, Измайловский, Финляндский), которые прислал из резерва первой армии сам Кутузов, геройски отражали атаки французской конницы, давая возможность Дохтурову привести расстроенные войска в порядок. Правда, французская дивизия из корпуса Даву все же овладела д.Семеновской, но Дохтуров, отступив не далее 1 км, закрепился на новом рубеже.
Мюрат, Ней и Даву, силы которых тоже были истощены, обратились к Наполеону за подкреплением для завершающего удара. Наполеон отказал. Он решил, что левое крыло русских непоправимо расстроено, и начал готовить решающую атаку Курганной высоты, чтобы прорвать центр русской позиции.
Ожесточение битвы росло с каждым часом. Адъютант Барклая Муравьев вспоминал: «На всей нашей линии кипело ужасное побоище. Груды, горы убитых лежали на пространстве 4 верст». Ветеран наполеоновских войн генерал Рапп констатировал: «Мне еще не доводилось видеть такой резни». И та, и другая сторона несли ужасающие потери. Солдаты обеих армий показывали образцы воинской доблести. «Никогда и никакие войска не сражались столь мужественно, как сии две храбрые армии», — подчеркивал Б.-де-Толли. Нужно отдать должное солдатам Наполеона: движимые преданностью своему кумиру, сознанием воинского долга, жаждой славы, побед и скорого возвращения домой, они дрались в тот день не хуже, чем в любом из 50 триумфальных наполеоновских сражений. Но русские устояли перед ними. Французский генерал Пеле утверждал: «Другие войска были бы разбиты и, может быть, уничтожены до полудня. Эта армия (т.е. русская) заслужила величайшие похвалы. Одни только русские могли устоять».
Невероятная стойкость русских воинов озадачила и нервировала Наполеона, который наблюдал за ходом битвы из своей ставки на холме у Шевардинского редута. Отсюда обозревалась вся русская позиция. Казалось, он мог быть доволен ходом сражения. Его солдаты дрались за победу как львы. Его лучшие маршалы не выходили из огня, организуя и возглавляя атаку за атакой. С утра до полудня французы наращивали мощь своих атак, но сломить сопротивление русских не могли. Русские не только не бежали – они, если говорить точно, даже не отступали, а лишь отодвигались, то с одной, то с другой позиции и продолжали стоять стеной. Глядя на эту стену, Наполеон с каждым часом битвы мрачнел. Л.Толстой верно заметил, что Наполеон под Бородином был «тот же», и войска его «были те же, генералы те же, те же были приготовления, даже враг был тот же, как под Аустерлицем или Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно-бессильно». Вот отчего Наполеон был угрюм: оттого, что ход сражения складывался не так, как он предполагал. Причина же столь мало желательного для французов хода сражения коренилась в патриотизме и ратной доблести русских воинов, а также в совместном руководстве битвой со стороны Кутузова, Багратиона и Барклая-де-Толли.
После того, как Наполеон взял флеши, отбросил за Семеновскую левое крыло русской армии, он нацеливал основные силы на Курганную высоту, чтобы прорвать русский центр. Момент для Кутузова был критический. Ему грозил второй Аустерлиц. И в этот момент Кутузов направил в обход левого крыла французов кавалерийский резерв генерала Уварова и казаков Платова. Этот обходный маневр и удар по левому флангу противника не удались, но диверсия отвлекла внимание Наполеона (император сам помчался узнать, в чем дело) и заставила его на два часа приостановить штурм батареи Раевского. За это время Барклай заменил в центре остатки корпуса Раевского последним свежим корпусом Остермана-Толстого, а Дохтуров привел в относительный порядок левое крыло.
Только к 14 часам французы начали общий штурм Курганной высоты, которую с утра они уже ненадолго занимали, но были выбиты оттуда. Вот как это произошло. Около 9 или 10 часов вице-король Италии и пасынок Наполеона Евгений Богарне атаковал высоту силами приданной ему дивизии из корпуса Даву. Впереди этой дивизии шла бригада генерала Бонами, которая и ворвалась на батарею Раевского. Но не успели французы закрепиться на высоте, как генерал-майор Ермолов неожиданно и для Наполеона и для Кутузова организовал блестящую контратаку. Он проезжал мимо с поручением от Кутузова во вторую армию и увидел беспорядочный отход русских от Курганной высоты. Ермолов обнажил саблю, остановил бегущих, взял из резерва 4 полка и лично, на коне повел их в штыковую атаку. По его рассказам, «он имел в руке пук Георгиевских лент со знаками отличия военного ордена, бросал вперед по нескольку из них, и множество стремилось за ними». В этой атаке погиб начальник русской артиллерии 28-летний генерал-майор граф Кутайсов, а сам Ермолов был ранен. Генерал Бонами, отчаянно дравшийся врукопашную, был взят в плен. Полуживой от множества ран, едва не поднятый на штыки, он, чтобы спастись, назвал себя маршалом Мюратом, и русские солдаты, удивленные такой храбростью удальца в генеральском мундире, поверили ему. Кутузов, которому доложили о пленении Мюрата, усомнился, так ли это, но, чтобы поднять дух войск, использовал доложенное, приказав объявить по фронту, что маршал Мюрат взят в плен.
Итак, к 14 часам французы начали решающий штурм Курганной высоты. Наполеон рассчитывал не просто взять высоту, но и прорвать здесь, в центре, русский боевой порядок. Ураганный огонь по высоте открыли 300 французских орудий – не только с фронта, но и с обоих флангов, т.е. со стороны Бородина и Семеновской, буквально засыпая ядрами стоявшие на высоте и вокруг нее русские оборонительные войска. Все они под опустошительным перекрестным огнем врага несли тяжелейшие потери. Однако «чугун дробил, но не колебал груди русских». Защитники Курганной высоты были движимы одной мыслью: выстоять, сознавая, что здесь ключ всей нашей позиции. Под прикрытием столь мощной канонады Богарне повел на штурм высоты три пехотные дивизии. В этот момент Наполеон приказал генералу Огюсту Коленкуру атаковать со своими кирасирами высоту с фланга. Коленкур обещал: «Я буду там сей же час – живой или мертвый». Одновременно с фланговой атакой Коленкура атаковали Курганную высоту в лоб и прорвались к ней пехотные дивизии. Ценой невообразимых усилий и потерь французы овладели высотой, причем граф Коленкур был убит. Он сдержал слово, данное Наполеону: живым ворвался на высоту, взял ее и остался на ней мертвым. Никто из защитников высоты не бежал от врага. Они разили французов штыками, прикладами, тесаками, дрались банниками и рычагами. Генерал Лихачев, весь израненный ободрял солдат: «Помните, ребята, деремся за Москву!», а когда почти все они погибли, «расстегнул грудь до гола» и пошел на вражеские штыки. Еле живой от ран, он был взят в плен.
Что же выиграл Наполеон ценой крови тысяч и тысяч своих солдат? Чего он добился, овладев батареей Раевского? Да, он захватил ключ, опорный пункт русской позиции. А что дальше? Захват высоты должен был стать началом прорыва русского центра. Должен был стать, но не стал.
Оставив Курганную высоту, русская пехота отходила за Горецкий овраг (в 800 м. от высоты). Барклай-де-Толли приводил ее в порядок. Два кавалерийских корпуса французов пытались развить успех и прорвать столь, казалось бы, истощенную оборону. Русские держались, а тем временем Барклай стянул к Горецкому оврагу свою кавалерию из двух корпусов. Началась ожесточенная кавалерийская сеча, в которой обе стороны попеременно опрокидывали друг друга. Французы потеряли здесь ранеными обоих своих командиров, но не смогли взять верх над русскими. Барклай лично участвовал в этом бою, а, главное, умело руководил им. Обороняясь и контратакуя, его полки отвратили угрозу прорыва от русского центра.
Около 17 часов Наполеон прибыл на Курганную высоту и оттуда обозрел русские позиции. Отступив в центре к высотам у д. Горки, а на левом крыле за Семеновский овраг, русские дивизии стояли хотя и поредевшие, но не сломленные, готовые отражать новые атаки. Русский правый фланг был надежно прикрыт высоким берегом р. Колочи и огнем с батарей на Горецких высотах. О чем в те минуты думал Наполеон? Вероятно, о том, что у него осталось нетронутым ударное ядро его армии – гвардия, 19 тыс. лучших солдат. Маршалы Даву, Ней и Мюрат умоляли императора двинуть гвардию в бой и, т.о., довершить разгром русских. Сам Наполеон не был уверен, что произойдет именно так. «Успех дня достигнут, — заявил он в ответ на просьбы маршалов, — но я должен заботиться об успехе всей кампании и для этого берегу мои резервы».
Постепенно бой затихал. Только в отдельных местах происходили стычки конницы, да гремела с обеих сторон до 20 часов артиллерийская канонада. Кутузов выглядел удовлетворенным. Он видел, что русские выстояли; интуитивно, благодаря своему полувековому военному опыту, ощущал их силу духа и готовность противостоять новым атакам врага – хотя бы и самой гвардии Наполеона.
Правда, фельдмаршал отовсюду получал сведения о громадных потерях русской армии, но ему думалось, что французы потеряли не меньше, что их наступательный порыв иссяк и что едва ли они теперь, на исходе такого дня, возобновят атаки.
Больше всего беспокоил Кутузова вопрос о резервах. Он не хуже Наполеона умел ценить и беречь резервы. Битва, однако, сложилась так, что Кутузову пришлось ввести в дело все резервные части. Кутузов прямо называл в ряду причин, побудивших его отступать от Бородина к Москве, «то, что вся наполеонова гвардия была сбережена и в дело не употребилась», а русские ввели в бой все до последнего резерва, даже к вечеру и гвардию. Правда, еще вечером 26 августа Кутузов собирался возобновить бой утром. И русские воины встретили весть о том, что завтра они атакуют с восторгом.
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять… (М.Ю.Лермонтов)
Тем временем Наполеон отвел часть своих войск с батареи Раевского и Багратионовых флешей на исходные позиции и расположился на ночлег, не мешая Кутузову сделать то же самое. Кутузов, однако, узнал, что русские потери гораздо больше, чем предполагалось, и около полуночи дал приказ отступать. Еще до рассвета 27 августа русская армия оставила поле Бородина и выступила к Москве. Кутузов писал царю перед отходом: «Когда дело идет не о славах выигранных только баталий, но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить».
Бородинская битва стала одной из самых кровопролитных в истории войн. Французы потеряли 28 тыс. человек, русская армия понесла более тяжелые потери – 45600 человек. Тот факт, что обороняющаяся русская сторона понесла больший урон, чем сторона наступающая (обычно бывало наоборот), объясняется тремя причинами. Во-первых, Наполеон при Бородине (как и в других сражениях с разными противниками) более искусно и продуктивно использовал артиллерию, тем более что начальник всей русской артиллерии граф Кутайсов в начале битвы погиб. Во-вторых, по ходу битвы, когда опорные пункты русской позиции (Багратионовы флеши и батарея Раевского) несколько раз переходили из рук в руки, обороняющаяся сторона превращалась в наступающую и обратно. Наконец, в-третьих, сказалось при Бородине сакраментальное русское правило «За ценой не постоим!», о чем свидетельствуют и чрезмерная плотность боевого порядка, и недостаточная маневренность на поле боя, и, в дальнейшем, десятки тысяч раненых, брошенных в Можайске, а затем и в Москве.
Бородинская битва – единственный в истории войн пример генерального сражения, исход которого и та, и другая сторона сразу же объявили и доныне празднуют как свою победу, имея на то основания.
Формально, и стратегически и тактически, Наполеон, конечно же, выиграл это сражение, но вместе с тем главной своей задачи не решил. Он не разгромил русскую армию. Он сам и все его воинство, от маршалов до солдат, после битвы были разочарованы. Столь ужасная бойня без привычных для Наполеона атрибутов победы (массы пленных, трофеев, бегущих врагов) вызвала у завоевателей нечто вроде столбняка и повергло их в уныние.
Зато русские воины по окончании битвы в массе своей не унывали. Определяющим боевой дух русского воинства было сознание, что они выстояли. Вот почему мы вправе говорить о русской победе при Бородине – о победе нравственной и даже политической, если учитывать последующий ход войны. Знаменательно, что сам Наполеон склонялся к такому заключению: «Французы в нем, — сказал он о Бородинском сражении, — показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми». Можно много говорить об ошибках и просчетах Кутузова и о большем полководческом таланте Наполеона, все равно французы вряд ли могли рассчитывать на лучший для них исход, ибо дело здесь не столько в Кутузове и Наполеоне, сколько в русском солдате. Русский солдат, плоть от плоти своего народа, — вот главный герой Бородина. Именно его беспримерная стойкость искупила промахи Кутузова и сорвала расчеты Наполеона. Солдаты России сражались под Бородином не ради славы и не столько за царя, сколько за Веру и Отечество. Это делало их непобедимыми. Один из рядовых героев 1812 года так ответил на вопрос, почему при Бородине сражались столь храбро: «Оттого, сударь, что тогда никто не ссылался и не надеялся на других, а всякий сам себе говорил: «Хоть все беги, я буду стоять! Хоть все сдайся, я умру, а не сдамся!» Оттого все стояли и умирали!»
Кутузов, так истово радевший о духе войск, все это знал и правильно оценил. Свое донесение царю о Бородинской битве он закончил такими словами: «Французская армия под предводительством самого Наполеона не превозмогла твердость духа российского солдата, жертвовавшего с бодростью жизнию за свое Отечество».
С окончанием Бородинской битвы не закончилась война. Армия подошла к Москве, в которой к тому времени оставалось примерно четверть населения. 1 сентября в д.Фили под Москвой состоялся военный совет, на котором Кутузов поставил вопрос, дать ли под стенами древней столицы еще одно сражение, или отступать без боя. Генералы Беннигсен, Дохтуров, Уваров, Кановницын настаивали на сражении. Барклай-де-Толли возражал: в случае неудачи армия не сможет быстро отступить по узким улицам большого города, и произойдет катастрофа. Кутузов тоже не был доволен позицией, занятой русской армией, и решил оставить Москву без боя. «Доколе будет существовать армия, — сказал он, — с потерянием Москвы не потеряна еще Россия. Но когда уничтожится армия, погибнут и Москва и Россия» — и закрыл совет. На следующий день войска оставили Москву, а французы заняли ее, и в тот же день начался грандиозный московский пожар, в результате которого три четверти Москвы погибли в огне.
Напрасно ждал Наполеон, последним часом упоенный.
Москвы коленопреклоненной с ключами старого Кремля.
Нет. Не пошла Москва моя к нему с повинной головою.
Не праздник, не веселый дар,
Она готовила пожар нетерпеливому герою…
Наполеон расценил все это как варварство. «Что за люди, — восклицал он, глядя на зарево пожара. – Это скифы! Чтобы причинить мне временное зло, они разрушают созидание веков!» Кутузов заявил, что русские жгли Москву, «проникнутые любовью к Родине и готовые ради нее на самопожертвование».
Заняв Москву, французы обнаружили в ней огромные запасы товаров и продовольствия, богатейшие арсеналы оружия. Казалось, Наполеон завершил кампанию на пределе желаемого. Он знал, что падение Москвы эхом отзовется во всем мире как еще одна, может быть, самая главная его победа. Московский пожар все изменил, поставив Наполеона из выигрышного положения в проигрышное. Вместо удобств и довольства в городе, который только что поразил французов своим великолепием, они оказались на пепелище.
Теперь, в Московском Кремле, на высшей точке своего величия Наполеон понял, что ему грозит гибель, и что спасти все достигнутое могут только мирные переговоры. Трижды из сожженной Москвы он «великодушно» предлагал Александру I мир. Почти все царское окружение в панике требовало мира. Александр, однако, был непреклонен. Он выразил даже готовность отступить на Камчатку и стать «императором камчадалов», но не мириться с Наполеоном. Ни на одно из обращений французского императора он не ответил. Если бы Александр согласился на мир, то это означало бы победу французов. Наполеон хорошо это понимал. Вот почему он так долго, целых 36 дней, оставался в Москве.
Пока Наполеон в Москве ждал от Александра согласия на мир, Кутузов успел подготовиться к контрнаступлению. Оставив Москву, фельдмаршал 4 дня демонстрировал перед французами видимость отступления по Рязанской дороге, а на пятый день скрытно повернул на Калужскую дорогу и 21 сентября расположился лагерем у с.Тарутино в 80 км юго-западнее Москвы. Знаменитый Тарутинский марш-маневр существенно повлиял на ход войны, обозначив собою уже начало перелома. С одной стороны, Кутузов прикрыл от неприятеля Калугу, где были сосредоточены провиантские запасы, Тулу с ее оружейным заводом, Брянск с литейным двором и плодородные южные губернии. С другой стороны, он поставил под угрозу флангового удара основную коммуникацию Наполеона Москва-Смоленск. Более того, Наполеон не мог пойти на Петербург, имея в тылу 100-тысячную русскую армию. Зато Кутузову теперь было удобно взаимодействовать с войсками А.П.Тормасова и адмирала П.В.Чичагова. Тарутинский лагерь стал базой подготовки русского контрнаступления. Уже через две недели Кутузов собрал здесь против 116 тыс. солдат Наполеона более чем вдвое превосходящие силы русских регулярных войск, казаков и народного ополчения — 240 тыс. человек. Артиллерии у Кутузова тоже было больше, чем у Наполеона: 622 орудия против 569.
Тем временем вокруг Москвы заполыхала губительная для французов партизанская война. Положение наполеоновской армии быстро ухудшалось. Оторвавшись от своих тыловых баз, она существовала за счет изъятия продуктов и фуража у местного населения.
Хоть Москва в руках французов,
Это, право, не беда!
Наш фельдмаршал князь Кутузов
Их на смерть впустил туда.
(солдатская песня И.Кованько)
Подмосковные крестьяне, мирные горожане обоего пола и всех возрастов, вооружившись, чем попало – от топоров до простых дубин, умножали ряды партизан и ополченцев. «Вся Россия в поход пошла». Хотя царский манифест предписывал созвать народное ополчение только в 16 губерниях, близких к театру войны, простой люд брался за оружие буквально повсюду, вплоть до Сибири. Общая численность народного ополчения превысила 400 тыс. человек. Только на Смоленщине было 40 партизанских отрядов. А ведь они действовали по всему театру войны. Роились вокруг Москвы. Под командованием крепостного крестьянина Герасима Курина в Подмосковье сражалось свыше 5000 пеших и 500 конных крестьян. В Смоленской губернии широкую известность получила старостиха Василиса Кожина, возглавлявшая отряд из подростков и женщин. Партизаны выслеживали и уничтожали небольшие группы наполеоновских солдат.
Кутузов, быстро оценивший значение партизанской войны, стал засылать в тыл неприятеля летучие кавалерийские отряды. Пользуясь поддержкой населения и тесно взаимодействуя с партизанами, они наносили чувствительные удары по врагу. За месяц пребывания в Москве французская армия потеряла 30 тыс. человек. Имена поэта и гусара Давыдова, подполковника Фигнера, генерала Дорохова, капитана Сеславина, Орлова-Денисова навсегда остались вписанными в историю Отечественной войны 1812 года.
Приближались холода, и Наполеон понял, что зимовать на московском пепелище было бы безумием. Тем более, что соотношение сил на всем театре войны резко изменилось в пользу России. Это касалось и основной русской армии, стоявшей у Тарутино, и флангов на севере и юге. Теперь переход русских войск в контрнаступление стал вполне назревшей задачей. Важно было определить время и место первого удара. 3 октября генерал-квартирмейстер Толь предложил план нападения на авангард «Великой армии» под начальством Мюрата, который беспечно располагался в 6 км от русского лагеря. Другие генералы и Кутузов его поддержали. Руководил Тарутинским боем генерал Беннигсен. Трехкратный численный перевес русских обеспечил им победу. Мюрат был разбит и отступил, но отказ Кутузова помочь Беннигсену резервами позволил французам спастись от истребления. Это произошло 6 октября. Эта первая в 1812 году победа русских войск в наступательном бою стала если еще не началом, то уже прологом русского контрнаступления. Она необычайно подняла боевой дух русской армии. Тарутинский бой стал последним решающим толчком, заставившим Наполеона, наконец, выйти из Москвы.
7 октября он оставил Москву и повел «Великую армию» восвояси. Перед отходом он приказал взорвать Кремль и Новодевичий монастырь. Затея не совсем удалась. Кремль пострадал отчасти, а в Новодевичьем монахиням удалось предотвратить взрыв. Из-за сырой погоды не имели успеха и попытки устроить в Москве второй пожар.
Наполеон шел на Калугу – с намерением отойти к Смоленску не по старой, разоренной дотла, Можайской дороге, а по новой, Калужской. Кутузов преградил ему путь у Малоярославца. Здесь 12 октября разгорелась ожесточенная битва. В ней участвовал русский корпус под командованием Дохтурова и четвертый корпус вице-короля Италии Богарне. Корпус Дохтурова был очень изнурен длинным переходом, т.к. они торопились занять Малоярославец до прихода неприятеля. Бой начала французская дивизия под командованием генерала Дельзона, того самого, который начинал Бородинскую битву. Дельзон ворвался в город, но сам при этом был убит. У русских здесь был тяжело ранен герой-партизан генерал-майор Дорохов. Пока войска Богарне и Дохтурова дрались за Малоярославец с переменным успехом, к месту боя подтягивались главные силы Кутузова и Наполеона. Сразу после полудня на помощь Дохтурову подоспел седьмой корпус Раевского, а Богарне был поддержан двумя дивизиями из корпуса Даву. Ни та, ни другая сторона не уступали друг другу в «наижесточайшем» бою, как рапортовал Кутузов Александру I.
В середине дня к Малоярославцу прибыл Наполеон. Обозрев поле боя, он направил подзорную трубу в ту сторону, откуда мог появиться неприятель, и долго всматривался в даль: Кутузов был на подходе со всей армией. К 16 часам, когда Наполеон еще не подтянул к Малоярославцу часть своих войск, вся армия Кутузова уже закрепилась на высотах южнее города, преграждая французам путь на Калугу. Бой продолжался с прежним ожесточением, но ни Наполеон, ни Кутузов пока не вводили в дело главных сил. К 23 часам город, восемь раз переходивший из рук в руки, остался у французов. По словам очевидца, он «представлял собою зрелище совершенного разрушения». Потери сторон в битве были примерно равны – до 7 тыс. с каждой стороны. Как же оценить итоги сражения под Малоярославцем? Тактическая победа досталась французам: ведь Наполеон овладел городом, а Кутузов оставил не только город, но и первоначальную позицию за городом, отступив на 2,5 км к югу. Но стратегически и политически не только не выиграл, но и проиграл, как это выяснилось в последующие дни.
Кутузов под Малоярославцем не смог разбить Наполеона, но и сам не был разбит. Он только оставил исходные позиции и отступил в готовности к новому сражению.
Ночью с 12 на 13 октября Наполеон советовался с маршалами: атаковать ли Кутузова, чтобы прорваться в Калугу, или уходить к Смоленску по разоренной дороге через Можайск? Маршалы предлагали и оспаривали то одно, то другое. Так и не приняв решения, Наполеон, едва рассвело, поехал сам с небольшим конвоем на рекогносцировку русской позиции, и чуть было не попал в плен казакам. После осмотра русских позиций Наполеон вновь созвал маршалов на совет. Маршал Бессьер высказался против нового сражения, указав на неприступность русской позиции. «В какой позиции и против какого врага! – восклицал он. – Разве мы не видели поля вчерашней битвы, не заметили, с каким исступлением русские ополченцы, едва вооруженные и обмундированные, шли на верную смерть?» Другие маршалы поддержали его. Наполеон решил отступать к Смоленску через Можайск.
Так впервые в жизни Наполеон сам отказался от генерального сражения. Впервые в жизни он добровольно повернулся спиной к противнику, перешел из позиции преследователя в позицию преследуемого. Истинное отступление «Великой Армии» началось не 7 октября, когда Наполеон вывел ее из Москвы и повел на Калугу, а 13 октября, когда он отказался от Калуги и пошел к Можайску, на Старую Смоленскую дорогу.
Отступление французов по Старой дороге от Малоярославца к Неману с 13 октября по 2 декабря 1812 года было для них сплошным бедствием. Дорога представляла собой выжженную пустыню, где, по словам очевидцев, «даже кошки нельзя было сыскать». Поживиться где-либо и хотя бы чем-нибудь на такой дороге французы не могли. Свернуть же с нее им было некуда: всюду их ждала смерть от рук казаков, партизан, крестьян. Буквально «облепленная», по выражению Давыдова, партизанами и казачьими отрядами, «Великая Армия» с первых же дней отступления начала страдать от голода и бескормицы. Бичом армии стал массовый падеж лошадей. Кавалерия превращалась в пехоту. Из-за недостатка лошадей приходилось бросать пушки. Артиллерия тоже превращалась в пехоту. И все терзались муками голода. Еще до Смоленска голод принял столь катастрофические размеры, что французы, случалось, прибегали к людоедству.
После Вязьмы, где ударил первый по-настоящему зимний мороз, сразу в 18 градусов, на «ВкликуюАрмию» обрушился новый враг – холод. Зима 1812 года в России выдалась самой морозной за весь XIX век. Морозы, северные ветры, снегопады, с одной стороны подгоняли голодных французов, а с другой – окончательно обессиливали и губили их.
Но самым грозным врагом наполеоновской армии оставались регулярные русские войска. Кутузов с главными силами преследовал их параллельным маршем южнее, по Калужской дороге, где русские воины всегда находили продовольствие, фураж, места для отдыха и поддержку населения. При этом авангарды русских то и дело нападали на арьергарды противника, уничтожали их и брали в плен. Кутузова многие и тогда, и позже обвиняли в медлительности и нерешительности, так как он имел не одну возможность провести более крупные операции по уничтожению противника. Но медлил он не от недостатка решимости, а от избытка осмотрительности. Убеждаясь с каждым днем после Малоярославца в том, что победа над Наполеоном обеспечена и близка, старый фельдмаршал стремился победить с наименьшими потерями. Слишком велики были потери первых месяцев войны. По воспоминаниям пленного наполеоновского генерала, Кутузов заявил ему перед Березиной: «Я, уверенный в вашей погибели, не хочу жертвовать для сего ни одним из своих солдат…Вот как мы, северные варвары, сохраняем людей!»
Когда 12 ноября Наполеон подошел к р.Березине, он располагал всего лишь 30 – 40 тыс. боеспособных людей и таким же примерно количеством больных и безоружных. Именно здесь, на Березине Кутузов предрекал «неминуемое истребление всей французской армии». Существовал план, по которому французы должны были быть искоренены до последнего на Березине соединенными усилиями войск Кутузова с Востока, генерала Витгенштейна с Севера и адмирала Чичагова с Юга. Все предвещало успех. Русских было вдвое больше, чем французов, Кутузов шел по пятам за Наполеоном, Витгенштейн спешил и, судя по всему, успевал преградить путь французам с севера, а Чичагов уже 9 ноября занял ключевой пункт на Березине г. Борисов, тем самым, замкнув кольцо окружения противника с юга.
Наполеон впервые за всю свою полководческую карьеру оказался в столь катастрофической ситуации. В довершение всех его бед, Березина, давно замерзшая, теперь после двухдневной оттепели вскрылась, а сильный ледоход мешал строить мосты. В этой безысходности Наполеон отыскал единственный шанс к спасению. Пользуясь медлительностью Кутузова, отставшего на три перехода, он успел создать видимость переправы через Березину у с.Ухолоды, чем дезориентировал Чичагова, навел мосты в другом месте, у с.Студенки, и переправил боеспособные части на правый берег. С тяжелыми боями, отбиваясь от Чичагова и Витгенштейна, Наполеон 17 ноября ушел от Березины к Вильно. По выражению А.Аверченко, Наполеон на Березине «потерпел победу». Действительно, потерял он здесь людей больше, чем под Бородином (20-25 тыс. строевых солдат и примерно столько же прочих). Через три дня после переправы у него оставалось 10-15 тыс. неспособных к бою людей и всего 9 тыс. бойцов: 2 тыс. офицеров и 7 тыс. солдат, почти исключительно гвардейских. Так что Наполеону удалось спасти не только себя, но и все то, что наша армия старалась искоренить: гвардию, офицерский корпус, генералитет и всех маршалов.
Впрочем, Березинская операция, даже не удавшаяся русским до конца, поставила Наполеона на край гибели. Его «Великая Армия» фактически перестала существовать, а то, что осталось от нее, могло лишь послужить и действительно послужило основой для создания новой армии. Вечером 23 ноября император покинул остатки своей армии, передав командование Мюрату. Первым в Париже его встретил министр иностранных дел, который спросил: «Государь, в каком состоянии армия?» Наполеон ответил: «Армии больше нет». То была страшная для Франции правда: из 647 тыс. завоевателей, вторгшихся в Россию, выбрались из России едва ли больше 30 тыс. горемык, считая и фланговые войска.
То не были бойцы, идущие походом,
То плыли призраки под черным небосводом,
Бредущая во тьме процессия теней.
(В.Гюго)
Сокрушительное поражение, которое непобедимый дотоле Наполеон потерпел в России, взбудоражило весь мир. Никто не ожидал, что «бич вселенной», уже завоевавший Москву, через три месяца, не проиграв в войне ни одного крупного сражения, будет бежать из России и оставит в ее снегах почти всю свою «Великую Армию».
Сами русские были потрясены грандиозностью своей победы. Александр I не посмел объяснить ее ни патриотическим подъемом народа и армии, ни собственной твердостью, а целиком отнес ее к Богу: «Господь шел впереди нас. Он побеждал врагов, а не мы!» На памятной медали в честь 1812 года царь повелел отчеканить: «Не нам, не нам, а имени Твоему!» Конечно, мы знаем, что все происходит по воле Божьей и это одухотворяет победу нашего народа в войне 1812 года, недаром она названа Отечественной. Действительный источник мощи русской армии 1812 года надо искать в единении
И.С. Гладышева