Недавно я сделала для себя удивительное открытие – познакомилась с воспоминаниями об отце Веры Самсоновны Чернышевской. Будучи уже пожилой женщиной, незадолго до смерти она написала воспоминания о детстве, о своем отце – Самсоне Ивановиче Быстрове. Этот документ потряс меня до глубины души: я зачитывала отрывки из него своим коллегам, детям, перечитывала их сама. Что же в них такого особенного?
Дочь рассказывает о далеких 20-х гг. прошлого столетия, когда она росла в родном доме на усадьбе Чернышевских и Пыпиных в окружении заботы, безусловной любви своих близких. Годы эти, как мы знаем, были непростые – голод, бытовые неудобства, болезни, страх – все это присутствовало и в жизни потомков нашего известного земляка. Но сколько света, тепла, любви – той самой, которая никогда не перестает, – льется со страниц воспоминаний. И понимаешь: действительно, ничто не пропадает – вот нет уже никого из тех, о ком пишет Вера Самсоновна, а питающая душу любовь всё живет и продолжает волновать каждого, кто прикасается к этой неумирающей памяти.
Самсон Иванович Быстров известный источниковед, историк старообрядчества и сектантства в России. Он автор множества научных и художественных публикаций, которые до сегодняшнего дня представляют большой интерес для исследователей. Например, в 2004 г. была переиздана книга Быстрова «По Востоку. Путешествие старообрядческих епископов». Книга написана по итогам путешествия в Иерусалим в 1914 г., в котором Самсон Иванович в качестве секретаря сопровождал епископа Мелетия и священника Дионисия Новикова. Во время этого путешествия Быстров записывал свои впечатления и собрал большой иллюстративный материал для будущей книги.
С.И. Быстров родился в 1884 г. в многодетной крестьянской семье старообрядцев в селе Поповка Хвалынского уезда Саратовской губернии. Родители сами занимались образованием сына – учили чтению и письму по старообрядческим книгам, пению по крюковой системе. После смерти отца с 7 до 12 лет мальчик жил в знаменитых в Поволжье Черемшанских скитах, где основательно изучал церковную службу, пел в хоре мальчиков, мечтал стать монахом.
С 13 лет, после переезда с матерью и старшим братом в Саратов, служил певцом при старообрядческом храме купца Горина, а также выполнял работу «мальчика на побегушках» – чистил сапоги, ставил самовары и т.д. Позднее преподавал в воскресной школе, а с 1909 по 1919 г. – в старообрядческой школе.
Упорно занимаясь самообразованием, он сдал специальные экзамены во 2-й саратовской мужской гимназии и получил аттестат «2-классного министерского учителя».
В среде старообрядцев он пользовался большим уважением, и они даже выдвигали его на пост епископа. Но судьба сложилась по-другому – Самсона Ивановича всегда влекла к себе наука, и он, окончив после Октябрьской революции университет, стал ученым.
Еще студентом он знакомится с будущей женой – внучкой Николая Гавриловича Чернышевского Ниной Михайловной и какое-то время работает в музее научным сотрудником. Для понимания его личности важно знать, что в годы гонений на церковь он всегда писал в анкетах о своей религиозности, из-за чего часто становился безработным и вообще подвергал себя опасности.
Последним местом его работы был областной архив, где он служил инспектором. Самсону Ивановичу приходилось много разъезжать по районам Саратовской области, собирать материал. В одной из поездок он заразился сыпным тифом и умер 12 октября 1933 г. Его имя записано в вечное поминовение в старообрядческой церкви.
Верочке, его дочери, было всего 11 лет, но как живы и ярки ее воспоминания о дорогом отце, смерть которого так и осталась для нее невосполнимой потерей.
Вот лишь несколько небольших отрывков из ее воспоминаний. «Я начала помнить отца с раннего возраста, особенно приятно было находиться у него на руках, – это непередаваемое ощущение маленького существа, оторвавшегося от земли, оказавшегося так высоко от нее и с удовольствием взирающего на всех сверху вниз. А по улице как хорошо двигаться с папой на его руках, – всё видно во все стороны, сидишь и в то же время двигаешься… Зимой папа катал меня на высоких санках под одеялом, – тоже было очень приятно!»
«…Я стала помнить добрые руки отца, который ночью вставал ко мне (мама – никогда, я и звала только его), сажал на ночную посуду, а потом укладывал, ласково укутывал одеялом, крестил и говорил: ”Господь с тобою”, – и я спокойно засыпала… В комнате горел ночник, загороженный книгой, у другой стены спал брат Леша, а я была полна любви и нежности к папе, такому чуткому, ласковому… И как мне было приятно, когда он хвалил меня, называл “Верусенькой” (больше меня никто так не называл…), ласково гладил по голове, и я тоже ласкалась к нему, прижималась к его груди, чувствуя около себя надежного защитника».
«Папа, будучи регентом хора, регулярно посещал старообрядческую церковь. Она находилась тогда на Кузнечной улице довольно далеко. Иногда он брал меня туда к заутрени или обедне. Надо было вставать рано. Он осторожно будил меня, иногда я и сама просыпалась, и спрашивал: “Может быть, ты будешь спать? Спи, я пойду один”. – “Нет, нет, – я пойду с тобой!” – вскакивала я с постели и скорее одевалась.
В 6 часов утра мы уже шагали с ним за руку по улице (а мама и Леша еще спали крепким сном).
Нам встречались верующие, идущие туда же, они почтительно приветствовали папу.
В церкви уже был народ, и папа, поручив меня тете Дуне или тете Тоне (моей крестной), исчезал куда-то. А меня представляли как “дочку Самсона Ивановича”, – и все глядели на меня ласково и говорили добрые слова. Вообще в церкви атмосфера была полная любви, привета, доброжелательности к ближним. Женщины все были в белых шелковых платках, мужчины в темном. Меня брали на женский клирос, а перед мужским клиросом я видела папу, который дирижировал хорами: и мужским и женским.
Церковное пение – это что-то непередаваемое словами, какое-то неземное состояние создает оно, кажется, что душа улетает куда-то в блаженные сады рая и общается с Богом. Слезы умиления навертываются на глаза… Хочется всех любить, делать людям хорошее. Папа же, руководивший хором, казался каким-то волшебником, по мановению палочки которого неслось в небо это божественное пение. Из женских голосов особенно выделался голос тети Дуни – сильное красивое сопрано…
Дядя Ваня, певший за дьякона в золотой ризе, красавец, русский молодец, богатырь, подходил ко мне с просвиркой. Я со всеми причащалась Св. Таин – пили сладкое вино (по-видимому, кагор), заедала просвиркой, и мы с папой возвращались домой, когда Леша с мамой только еще протирали глаза от сна…»
В воспоминаниях Веры Самсоновны много трогательных, даже захватывющих эпизодов. Вот Самсон Иванович учит сына и его друзей плаванию, борьбе. Запускает с ними воздушного змея – какого-то удивительного, к которому по особой нитке бежала наверх бумажка – письмо для змея. Вот он при свете керосиновой лампы показывает болеющим детям тени на стене: морду собаки, зайца, бьющего лапками в барабан, дерущихся монахов… Вот сажает вместе с дочерью удивительные клумбы перед домом, а осенью в специально склеенные конверты с нарисованными на них рукой Верочки видами цветов собирает семена. Вот Самсон Иванович опекает многочисленных родных и друзей – навещает больных, подкармливает, отрывая от скудного стола собственной семьи, хоронит… Берет на себя все тяготы быта непростых лет.
Перед читателем встает живой портрет этого благороднейшего человека, как будто сошедшего со страниц русского романа. Кроткого, верного, бесконечно любящего. Слава Богу, что сохранилась память о нем.
Елена Гаазе, сотрудница саратовского
Музея-усадьбы Н. Г. Чернышевского