Люблю истории с продолжением – и в книжках и в жизни. Если история не имеет продолжения – какой в ней смысл?
Давно-давно, еще в детстве, я познакомилась с Евгением Степановичем Ланским (будущим отцом Евгением) в доме своей школьной подруги. Как это часто бывает с восьмилетними девочками, мы с Машей были неразлучны, и наша жизнь и игры после школы продолжались в её большой квартире . Это был артистический дом: безалаберный, почти без мебели, с большим количеством книг и эскизов театральных декораций, с огромным роялем, на котором никто не умел играть. В доме бывало много гостей, они негромко разговаривали на кухне, смеялись, часами пили чай, разгадывали кроссворды и играли в нарды, дети никому не мешали – их часто усаживали за общий стол… Евгений Степанович иногда тихонько что-то наигрывал на рояле с виноватой улыбкой: мол, это так, не серьезно, не обращайте внимания…Из всех людей, бывавших доме, а их имена мелькали на афишах и страницах газет, он был самым загадочным и притягательным . Невысокий, элегантно худощавый, блестяще, не зло остроумный, изысканно воспитанный, он поражал своей невероятной эрудицией, подкупал искренней доброжелательностью и интересом к людям.
Маша говорила по секрету, что дядя Женя родился в Китае, учился в английском колледже, намекала на какие-то таинственные обстоятельства его жизни. Времена тогда были скучные, советские, поэтому рождение в Китае и обучение в английском колледже в сочетании со знанием нескольких иностранных языков делало дядю Женю прямо-таки сказочным персонажем. Позже на лацкане его пиджака появился маленький серебряный крестик, и Маша сообщила , что дядя Женя теперь — секретарь у архиерея. Это завораживало, тем более, что слово «архиерей» было очень смутно понятно. О Боге в доме никто не говорил, в том числе и Евгений Степанович, но крестик на лацкане его пиджака незаметно делал свое дело. В 17 лет я крестилась, и Маша сообщила мне возбужденно: «Ленка, я сказала дяде Жене, что ты крестилась, он так обрадовался, так обрадовался и передал тебе… вот – подарок» У меня в руках оказался епархиальный календарь — вещь по тем временам невиданная.. Надо же, обрадовался! Тогда я только и осознала, как важно то, что со мной произошло – ведь, по правде говоря , по-настоящему мое крещение взволновало только постороннего, в общем-то, дядю Женю…
— Знаешь, что такое гаолян? Ну , еще в вальсе «На сопках Маньчжурии» есть слова: «Пусть гаолян вам навевает сны. Спите герои, спите бойцы, Отчизны своей сыны…»
— А что это? Трава такая? – мы беседуем с о. Евгением на маленькой кухне у него дома.
Харбин. Волшебный фонарь. Уличная сценка.- Да, такое травянистое растение. За нашим домом в Харбине был огромный пустырь, заросший этим самым гаоляном. Так вот, когда мне было года 4, я увел свою младшую сестру Галку через этот пустырь, к горизонту – искать край света. Нас часа 2 искали, пока кто-то не заметил две детские головки, мелькавшие в траве. Такой был философ маленький…Еще помню забавный случай – у нас были куры и один петух с отвратительным характером, агрессивный — на всех бросался. Однажды он напал на меня, маленького, когда я вышел на крыльцо. Замахал крыльями, попытался клюнуть. Ну, я и свалился со ступенек. Взрослые меня подхватили, стали успокаивать, расспрашивать, что я почувствовал. А я им: «Он на меня налетел и крылышками замахал – прямо как ангел!»
А после праздничных, особенно архиерейских служб, я дома играл, изображая священника в облачении с кадилом – наряжался, брал какую-то цепочку и « кадил». Взрослые смеялись: «Будущий архиерей растет!».
Я родился в Харбине в 1925 году, так как мои родители переселились туда из России еще до революции 17 года. Отец служил в Китае в царской армии да так и остался. Мама с папой работали на КВЖД , были очень религиозны, пели в церковном хоре, папа переписывал ноты, одно время был регентом. Вообще, все в нашей семье были очень музыкальны, а отец играл на флейте и скрипке.
Харбин был , по сути, русским городом – в нем было более двадцати православных храмов! Меня водили в кафедральный Свято-Никольский храм и в храм в честь Преображения Господня. Весь уклад жизни семьи был связан с церковными службами, праздниками. А праздники в Харбине отмечали очень широко, с размахом. Город был очень красивый, в архитектурном отношении напоминал наши поволжские города, весь утопал в зелени. У нас было 3 собственных дома, в одной из квартир мы жили, остальные сдавали внаем. Был большой двор, который зимой превращали в каток, к нам приходили с коньками все соседские ребятишки. Помню огромный сад с аллеей, ведущей к очень красивой, специально построенной беседке. Вдоль аллеи росла сирень, а по краям сада — черемуха, так что весной там было можно сказать «благорастворение воздухов».!. В саду росли абрикосы, что было редкостью, маленькие яблочки – ранетки, вишня сакура.
У нас было большое хозяйство – своя коптильня, в которой к Рождеству готовились окорока в тесте, даже свои пчелы – папа держал порядка 20-ти ульев. Мед раздавали знакомым, делали медовуху. Однажды произошел забавный случай: постучали в ворота китаец в сопровождении полицейского, Китаец жалуется отцу: «Капитана (китайцы всех европейских мужчин звали «капитана», а женщин «мадама») Меня ваша мушка мал-мала кусала!» Пришлось отцу как-то компенсировать ущерб.
А вообще в Харбине кто только не жил! Китайцы, русские, украинцы, поляки, татары, евреи – всех не перечислишь, полный интернационал! Все отмечали свои собственные праздники, ходили в свои храмы – православные, католические, синагоги, мечети. Никто никому не мешал!
Китайцы удивительный народ, они мгновенно приспосабливаются к ситуации, вот скажем, во время школьных перемен обязательно оказывались рядом со школами — в больших корзинах приносили лакомства, от которых ребятишкам невозможно было отказаться . Например знаменитые китайские липучки из семечек — их вкус я до сих пор помню, просыпаюсь иногда с ощущением, как будто ел их во сне.. Еще были такие острые бамбуковые палочки, с нанизанными на них засахаренными фруктами: ягодами боярышника, дольками апельсина , все это было облито чем-то вкусным. Называлось это лакомство – тахула.
Самое страшное время для нас – детей была Страстная Седьмица, когда практически ничего нельзя было есть – посты в православных семьях соблюдали строго. Хозяйки на этой, последней перед Пасхой неделе, пекли куличи, делали сырные пасхи, варили, коптили… Мы, ребятня, слышали все эти умопомрачительные запахи и… терпели, честно постились, без лукавства.
И вот наступал праздник – огромные, во всю комнату , заставленные всевозможными яствами нарядные столы: бесконечные куличи, блюда, о которых современные люди и слыхом не слыхивали. Молились, пели, ходили в гости, принимали визитеров. Атмосфера была удивительная – теплая, радостная. В пасхальную ночь город был погружен во тьму, а ровно в полночь, когда в храмах возглашалось «Христос воскресе!» над всеми куполами вдруг зажигались кресты… Сияли, пылали в ночи…. Разве можно это забыть? А Рождество! У нас дома по украинской традиции стол устилали соломой, накрывали белоснежной скатертью, в Сочельник все угощенье было, конечно, постное – но какое это было изобилие блюд – овощных, грибных, а какие каши! До первой звезды не садились за стол. Ночью шли в храм. А на другой день – конечно гости, елка, подарки … Помню были в моде оловянные солдатики – их коробками продавали, дарили также деревянные крепости, замки… Еще было шикарно найти под елкой железную дорогу электрическую… Елку украшали Вифлеемской звездой, очень красивыми дорогими игрушками — их было в изобилии в магазинах. Дети устраивали перед елкой концерт – пели колядки, рождественские песни, читали стихи.
Вообще свое детство в Харбине я воспринимаю как одно сплошное чудо – все было чудом. Учился я в английском колледже, который возглавлял мистер Линдслей – элегантный господин с моноклем. Преподавание велось на английском языке, на нем же и читалась ежедневная молитва «Отче наш» перед началом занятий. В колледже учились дети разных национальностей и вероисповеданий, все отмечали свои праздники, легко уживались друг с другом. Было много забавного. . Мой сосед по парте ,Лёвка, еврей, был сыном коммуниста. Этот самый коммунист возил сына в школу на шикарном авто. У миссис Гинсбург, которая преподавала нам английскую фонетику , был сын Джонни. Два вершка ростом, но большего хулигана я за свою жизнь не видал. Пару раз мама порола его прямо в классе – Джонни визжал как поросенок…
Учился я блестяще, мистер Линдслей прочил мне дипломатическую карьеру в Англии, уговаривал не уезжать в СССР. Но отец был одержим желанием вернуться на Родину. Когда Маньчжурия была оккупирована Японией, начался массовый исход русских из Харбина, многие вернулись в Россию. Хотя было много предупреждений , вестей от уехавших ранее – возвращать в СССР нельзя! Но отец ничему не хотел верить, считал, что все это сплетни. Уехали из Харбина мы в 1937 году. Поезд был украшен гирляндами, плакатами: «Родина, встречай своих сыновей!»
Наша семья занимала отдельный вагон, мы ехали с комфортом, но как только пересекли границу… кончилось мое детство, кончилось чудо. Наш вагон часто ставили в тупик – мы пропускали длинные составы с заколоченными наглухо вагонами, их охраняли солдаты со штыками – было понятно, это ехало пополнение в ГУЛАГ. Папа привез нас в родной Каменец – Подольский, это на Украине. Там нас никто не встречал, никто не ждал. Два дня мы жили прямо на перроне под открытым небом, потом над нами сжалился какой-то извозчик и приютил у себя. Мы жили вчетвером в одной комнатке, набитой привезенными из Китая вещами. Папа не терял энтузиазма, и даже когда его арестовывали, уверял плачущую маму, что вернется через полтора часа. Его расстреляли, как я узнал позже. А через месяц после ареста отца, забрали и маму. Нас об этом предупредила одна девушка, которая работала в НКВД, она рисковала, потому что любила маму: « Тетя Поля, я сегодня печатала ордер на Ваш арест!». Всю ночь мы просидели ,обнявшись: мама и мы с сестрой. Под утро решили, что , слава Богу, все обошлось и только собрались немного поспать – раздался стук в дверь…
Потом был детдом в Белоруссии – там все дети были – дети «врагов народа», все украинцы. Нас очень жалели, хорошо к нам относились, когда в тяжелые минуты мы пели украинские песни – весь персонал плакал, слушая нас.. Через какое-то время нас нашла мамина сестра – тетя Ксения и забрала в Саратов. Здесь мы жили с ней, бабушкой и дедушкой – все в одной комнатушке. Перед самой войной вернулась из ссылки мама, но уже не застала в живых свою дочь – Галку, она умерла – не выдержала всех испытаний.
Во время войны в Саратов была эвакуирована Московская консерватория, я посещал все концерты. Самостоятельно освоил игру на рояле, аккордеоне, даже поступил на теоретическое отделение в консерваторию, но не доучился, так как был призван в армию. А после уже было не до учебы, приходилось думать о хлебе насущном. Работал аккомпаниатором…
Бог и вера никогда не покидали меня, я носил крест, молился, но порог храма вновь переступил только в 70-х годах. Однажды в Литве, в городе Друскиникай я увидел очаровательную деревянную церквушку в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радосте», и зашел туда…После этого меня будто «прорвало» — стал регулярно посещать наш Духосошественский собор, а ранее никогда ни с кем даже не говорил о своей вере. Вскоре я познакомился с владыкой Пименом (Хмелевским), какое-то время работал у него сначала архивариусом, потом секретарем. Когда настали «перестроечные» времена, я был рукоположен, стал священником. Готовясь к таинству, я настраивался держать себя в руках. Но в тот момент, когда архиерей накрыл меня омофором и наложил на голову руки, из моих глаз неудержимым потоком хлынули слезы. Это не зависело от меня– так в нас действует Божия благодать.
С тех пор я служу в Троицком соборе. Мне было легко начинать: церковную службу я с детства знал наизусть. И моя жизнь снова полна чудес. Какое прекрасное время переживает сейчас Саратовская епархия! .А что происходит со Свято-Троицким собором – со времен своего основания 400 лет назад, он не знал такого расцвета . Я служу Богу и Церкви Его – мог ли я мечтать об этом в советские времена? Меня окружают прекрасные люди . И еще, у меня в конце жизни словно появился еще один Ангел-хранитель – настоятель нашего собора игумен Пахомий (Брусков) – ежедневно я чувствую его опеку и заботу о себе. Я чувствую себя нужным.
Много лет мы не виделись с Евгением Степановичем, стороной я узнала, что он стал священником, а когда я стала прихожанкой Свято-Троицкого собора, именно о.Евгений Ланский крестил мою дочь. Это было неожиданно, без всякой договоренности. Взяв семимесячную Верочку на руки, он улыбался ей знакомой, мягкой и умной улыбкой, а я думала: « Как же в этом мире все осмысленно и правильно…».
Я же говорю — люблю истории с продолжением…
Елена Гаазе