…главное достоинство его поэзии и прозы, драм и писем, манер и голоса – в том, что все они с равной убедительностью свидетельствуют о возможности другого мира с его небесными красками; о чуде преображения, о живом присутствии Творца. Все, что он написал, – обетование счастья и милосердия: всех простят, над всеми поплачут и много еще покажут чудес.
21 октября 1952 г. Б.Л. Пастернак пережил инфаркт. Лежа в коридоре Боткинской больницы, он прощался с жизнью. Это прощание стало одним из высших творческих взлетов поэта и свидетельством его верности Богу.
«Когда это случилось, и меня отвезли, и я пять вечерних часов пролежал сначала в приемном покое, а потом ночь в коридоре …, то в промежутках между потерею сознания и приступами тошноты и рвоты меня охватывало такое спокойствие и блаженство! … А рядом все шло таким знакомым ходом, так выпукло группировались вещи, так резко ложились тени! И этот коридор, и зеленый жар лампового абажура на столе у дежурной медсестры у окна, и тишина, и тени нянек, и соседство смерти за окном и за спиной – все это по сосредоточенности своей было таким бездонным, таким сверхчеловеческим стихотворением!
В минуту, которая казалась последнею в жизни, больше, чем когда-либо до нее, хотелось говорить с Богом, славословить видимое, ловить и запечатлевать его. “Господи, – шептал я, – благодарю тебя за то, что Ты кладешь краски так густо и сделал жизнь и смерть такими, что Твой язык – величественность и музыка, что Ты сделал меня художником, что творчество – Твоя школа, что всю жизнь Ты готовил меня к этой ночи.” И я ликовал и плакал от счастья» (из письма к Нине Табидзе).
Смерть для Пастернака, как для христианина, – лишь освобождение от всего ненужного, переход к самому важному, что ждет каждого из нас. Творчество для него – преодоление смерти, способ говорить с Богом и о Боге. Это лейтмотив земной жизни поэта и его главного творения – романа «Доктор Живаго». В самом имени главного героя, ассоциирующемся с именем «Христа, Сына Бога Живаго», заложена главная тема романа – тема добровольной жертвы и вечной жизни. И хотя в биографиях поэта и его героя мало совпадений, очевидно, что Живаго для Пастернака – это человек, каким бы хотел быть он сам, чьей трагической судьбе поэт, проживший свой век более благополучно, но предъявляющий себе самый высокий счет, завидовал. Пастернак подарил Живаго жизнь, которую хотел бы прожить сам.
Доктор Живаго
Никогда не меняющийся, Живаго – всегда честен, благороден, возвышен, творчески одарен. Его постоянно подчеркиваемое автором безволие – скорее евангельская «нищета духа», полная подчиненность Божьей воле, которую он все время чувствует и которой старается неукоснительно следовать. Поэтому он никогда не выбирает и не объясняет своих поступков – живет естественно, в соответствии с тем как устроен, каким создан Богом. Он не пытается спастись (например, уехать вместе с Ларой и Комаровским на Дальний восток), он добровольно идет на крест, распинается вместе со своей страной, а его постепенное «опускание», «потеря себя» в конце жизни – это, конечно же, юродство как единственный способ сохранить душу, не предать Христа.
Неотделим от доктора Живаго образ его возлюбленной – Лары, ставшей в ранней юности жертвой циничного растлителя. Отношения главных героев – человеческие, страстные – без них не было бы и самого романа. Но автор постоянно подчеркивает предопределенность, неизбежность любви Лары и Юрия. Они предназначены друг другу, их любовь «…вольная, небывалая, ни на что не похожая, но трагическое несовершенство мира изначально разделило их. Они принадлежат к разному кругу, детство обоих исковеркано одной и той же злой силой, обстоятельства жизни постоянно разъединяют их, и они сами бегут друг от друга, борются с возникшим чувством». Автор подчеркивает, что Живаго «изо всех сил старался любить всех, с кем сталкивала его жизнь», и «не любить» Лару, и заметим, что первое у него получалось, а второе – нет.
Для нас важно не увидеть в опоэтизированных автором, но неправедных (они оба несвободны) отношениях Лары и Юрия Живаго оправдание греха. Нужно все-таки помнить, что Лара – скорее символ, воплощение самой жизни, о которой она знает нечто большее, чем даже сам Живаго, Лара –это образ России. «И эта даль – Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, с вечно величественными и гибельными выходками, которых никогда нельзя предвидеть! Как сладко жить на свете и любить жизнь! О, как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, самому существованию, сказать это им самим в лицо! Вот это-то и есть Лара», – думает Живаго.
Поэтическое завещание Живаго (Пастернака) – это свидетельство о Христе, Любви, Творчестве, Жертве. Поэтическая тетрадь Живаго – завершение романа, мы знакомимся с ней уже после смерти героя, при его жизни стихи скрыты от нас, они результат его сокровенных переживаний, ответ на все вопросы и сомнения, которые могли возникнуть у критически настроенного читателя.
Сам Пастернак не сомневался, что, написав своего «Доктора Живаго», он «выполнил долг, завещанный ему Богом». Это делало его свободным, бесстрашным. Начавшаяся после публикации «Живаго» на Западе и присуждения Пастернаку Нобелевской премии травля не сломила поэта. Он писал своему другу: «…Именно непреодолимость этих трудностей придает силу, глубину и серьезность моему существованию, наполняет его счастьем и делает волшебно реальным». Как и Живаго, Пастернак неизменен в верности высшему, от имени своего героя он говорит нам: «…единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас».
Не забудем, что это сказал поэт, живущий в эпоху, когда все вокруг менялось, изменяло этому голосу – голосу Бога, самой жизни, когда большинство идеализировало свою несвободу, духовно умирало.
Не случайно Лара, чудесным образом оказавшаяся у гроба Живаго, вновь чувствует, как ее охватывают веяние свободы и беззаботности, которые исходят от него, даже от мертвого. А потом Лара таинственно исчезает – как будто ее существование перестало быть возможным с уходом Живаго.
Судьба поэта
Борис Пастернак был человеком необыкновенной цельности и искренности. Философ Иван Ильин писал, что искренность требует от человека большого мужества. Но поэт был сотворен Господом так совершенно, с такой щедростью, что быть самим собой для него так же легко, как музыкально одаренному человеку – петь. А вот изменить себе – совершенно невозможно. Когда в 1937 г. власти потребовались подписи творческой интеллигенции под одобрениями казней полководцев, Пастернак наотрез отказался это сделать. Его жена ждала тогда ребенка и, бросившись мужу в ноги, умоляла его сделать это. «Если я подпишу, то буду другим человеком», – ответил он. Пастернак вышел к человеку, ждущему его решения, и сказал: «Пусть мне грозит та же участь. Я готов погибнуть со всеми». Ночью он спал как младенец, а жена ждала, что за ним приедут и заберут, но вглядевшись в его спокойное, строгое во сне лицо, устыдилась. «Я поняла, как велика его совесть, и мне стало стыдно, что я осмелилась просить такого большого человека об этой подписи», – писала Зинаида Николаевна. Больше к Пастернаку с подобными просьбами не обращались. Он вошел в историю как человек, на чьей совести нет ни одной из тех бесчисленных подлых резолюций, подписанных советскими писателями.
Поэту многое сходило с рук, он мог казаться беспечным, безрассудным и гордился личным неучастием в собственной биографии, а ее автором считал Творца: «Ты держишь меня, как изделье, и прячешь, как перстень, в футляр». Его органичность, внутренний аристократизм, свобода как-то непостижимо защищали его, как Красота защищает себя собой же.
С самого рождения всё ему давалось с избытком – родился в прекрасной интеллигентной семье выдающегося художника и пианистки. Имел счастье знать свою родословную аж с 15 в.: род Пастернаков шел от дона Исаака Абарбанеля – теолога, толкователя Библии, мудреца-иудея, легендарной личности средневековой Испании, сын которого, Иуда,перешел в христианство, был искусным врачом и поэтом (как Живаго!). С детства поэта окружали интереснейшие люди. К примеру, отец, Бориса Леонидовича иллюстрировал Л.Н.Толстого, был дружен с Левитаном, Нестеровым, Поленовым, Ге, соседом по даче был Скрябин, на рождественские ёлки приглашали Серовы. Пастернак был разносторонне одарен и блестяще образован, владел тремя языками, легко мог стать прекрасным музыкантом, философом. Но поэзия выбрала его. А сам Пастернак, как и Живаго, всегда был пассивен, ничего не выбирал – просто не вторгался в замысел Творца о себе.
Хотя семья Пастернаков по внутреннему своему устроению была верующей, официально она не принадлежала ни к какому вероисповеданию. Самому Борису Пастернаку глубокую веру привила его няня Акулина Гавриловна, она же, скорее всего, и окрестила мальчика в раннем детстве, водила в церковь, где он причащался. Евангельским духом проникнуто все его творчество, но в своих произведениях он не ищет Бога – вера живет в нем, она ему дана изначально.
Разумеется, поэт прекрасно знал тексты Евангелия и Библии, церковных служб, много помнил наизусть. Любил читать Псалтирь, а последние строки своего любимого 90 псалма читал с какой-то доверчивой восторженностью, как ребенок, а не как философ.
Когда размышляешь о судьбе Бориса Пастернака, а тем более когда читаешь его произведения, невольно ловишь себя на мысли: «Есть у Бога любимцы, есть!» И мысль эта не завистливая, а благодарная. Хорошо, что он был, что его не убили на войнах, не сгноили в тюрьмах и лагерях. Что он жил, излучая счастье, заражая им всех вокруг, и это при том, что много страдал. И оттого, что это чувство счастья не имело ничего общего с оптимизмом глупости, а включало в себя и ощущение трагизма жизни, стихи поэта поддерживали тех, кто годы и десятилетия провел в сталинских лагерях. После 1953 г. многие приезжали и приходили в Переделкино, чтобы только посмотреть на живого Пастернака, который сумел сохранить в себе тот самый голос жизни, внутреннюю свободу и человеческое достоинство, что удавалось, да и сегодня удается, немногим.
Смерть поэта была такой же прекрасной, как и жизнь. Конечно, были и горькие предсмертные размышления, но последнее слово, произнесенное им в самое мгновение ухода, было: «Рад». Умер он в полном сознании. Перед последней в его жизни Пасхой Пастернак исповедался и причастился у о. Иосифа (будущего схиигумена Исайи), который потом отпевал его дома. В те трагические дни Екатерина Крашенинникова, которую с Пастернаком связывала двадцатилетняя дружба, стала свидетельницей его глубокого погружения в молитву. Ее поразило преобразившееся лицо поэта и живое ощущение присутствия Христа. Борис Леонидович говорил: «Если умирают так, то это совсем не страшно», «Я все сделал, что хотел».
***
Дмитрий Быков, написавший наиболее полную биографию Бориса Пастернака, начинает свою книгу словами: «Имя Пастернака – мгновенный укол счастья». Пожалуй, лучше не скажешь. Поразительное свойство его поэзии – с одной стороны, понимаешь, что перед тобой гениальные строки и тебе никогда не постичь, как это сделано, а с другой, ощущаешь: автор просто и смиренно приглашает тебя к сотворчетству, и ты уже вместе с ним воссоздаешь жизнь, чувствуешь её дыхание, радуешься её радостями, плачешь очищающими слезами…
Елена Гаазе