Нам трудно представить свою жизнь без русских классиков. Именно чтение любимых авторов часто заменяло людям старшего поколения общение с духовником и формировало нравственную основу личности, а еще давало веру в то, что добро обязательно восторжествует, пусть и не в этой жизни. Поэтому, наверное, русскую классическую литературу часто называют святой и сокрушаются при мысли, что молодежь теперь почти не читает. Да и мы сами так ли часто берем с полки томик Тургенева, Чехова или Гоголя?
Внутренняя жизнь человека, его духовные поиски, падения и победы – всегда великая тайна, о многом можно догадываться, что-то чувствовать. Но наследие великих писателей, таких как Н.В. Гоголь, позволяет приоткрыть эту таинственную завесу. Это происходит через книги, письма, воспоминания близких людей.
Не так давно мне попала в руки книга «Русские писатели ХIХ века (Очерки по истории русской литературы)». Ее автор – профессор И.М. Андреев (Андреевский; 1894–1976), русский православный богослов, литературовед, церковный историк, врач-психиатр. С 1950 г. он жил в США, был профессором Свято-Троицкой духовной семинарии в Джорданвилле. В упомянутой книге автор необыкновенно чутко, с огромной любовью к каждому из рассматриваемых авторов, дает глубокий литературно-психологический анализ основных произведений таких русских писателей, как Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский и т.д. Книга написана необычайно интересно и живо, поэтому хотелось бы познакомить читателей «Троицкого листка» с некоторыми главами из нее. Начать можно именно с рассказа о Николае Васильевиче Гоголе.
В самом начале своего очерка Иван Михайлович Андреев говорит о Н.В. Гоголе как о величайшем гении русской и мировой литературы, писателе, чье религиозное лицо долгое время было скрыто как от его современников, так и от последующих поколений.
Родившись очень слабым ребенком, Н.В. Гоголь с детства обнаружил повышенную нервозность и впечатлительность, а с годами у него обнаружились явно психопатические черты, но душевного расстройства у него никогда не было… С ранних лет у Гоголя проявилась повышенная моральная самокритика и необычайно чуткая религиозная совесть. «Часто я думаю о себе, зачем Бог, создав сердце, может быть, единственное, по крайней мере, редкое в мире, чистую, пламенеющую ко всему высокому и прекрасному душу, зачем Он одел всё это в такую страшную смесь противоречий, упрямства, дерзкой самонадеянности и самого униженного смирения», – писал юный Гоголь своей матери.
16-ти лет Гоголь потерял отца. После этого трагического события в нем резко обозначился духовный перелом: пошлость окружающей жизни, которая до сих пор давала ему только повод к смеху, стала перед ним как страшное явление жизни, тревожа мысль и совесть. После долгих размышлений и колебаний Гоголь решает работать в области юстиции, ибо, по его мнению, «неправосудие есть величайшее в свете несчастье». Замечательно, что при виде общественно-политических недостатков он ни на минуту не склонялся к революционным настроениям, а стремится личным участием в общественной и государственной жизни страны содействовать искоренению этих недостатков. Но когда после окончания лицея Гоголь оказался в Петербурге, то не смог найти себе подходящего места, первый литературный опыт также оказывается неудачным. Разочарованный Петербургом, он вспоминает первые детские и отроческие впечатления от чудесной Малороссии и ее народной поэзии, вновь обращается к литературному творчеству – так появляются «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Арабески», «Миргород». Этими произведениями Гоголь вошел в великую русскую литературу и был встречен приветливо, радостно и благожелательно как публикой и критикой, так и братьями-писателями.
Самым значительным событием в литературной жизни Гоголя стало его знакомство с А.С. Пушкиным. Под влиянием солнечного гения поэта Гоголь осознал и смысл искусства, и смысл своей собственной деятельности. Служение искусству получило для него характер нравственного долга служения ближним, всему человечеству. После смерти Пушкина Гоголь написал: «…Всё, что во мне есть хорошего, всем этим я обязан ему…» Как известно, Пушкин подарил Гоголю сюжеты и «Ревизора», и «Мертвых душ».
Постановка «Ревизора» принесла автору глубокое разочарование, так как, по его мнению, публика не поняла того смысла, который был вложен в комедию. Гоголь трактовал свое произведение как трагедию, в которой город символизирует собой человеческую душу, чиновники – образы человеческих страстей, Хлестаков – символ ветреной совести, а подлинный Ревизор знаменует собою запрос человеческой душе со стороны Самого Бога.
После выхода первого тома «Мертвых душ» религиозное настроение Гоголя резко усиливается, он начинает жадно и поспешно пополнять свое образование – читать философскую и богословскую литературу. Постепенно книги духовного содержания вытесняли светские, он выписывает из России творения святых Отцов, «Добротолюбие», произведения святителя Димитрия Ростовского и т.д. Но беспорядочное чтение духовной литературы без предварительной подготовки приносит ему больше вреда, чем пользы. Часто посещая церковные богослужения, прибегая к Таинствам, он требует этого и от других, гневно и резко осуждая и обличая. Совершая молитвенные подвиги, он начинает думать, что достиг значительного совершенства, составляет для себя и для других «правила» поведения, порядок обязательных чтений и аскетических упражнений. Всегда и во всем увлекающийся, Гоголь увлекается и покаянным своим настроением, в котором формируется унижение паче гордости. Психопатические черты личности писателя примешиваются к его религиозным настроениям, заглушая, подобно плевелам, подлинные, искренние, нежные и благоуханные чувства, распускающиеся в глубине его измученного сердца. В таком тяжелом нравственном состоянии Гоголь пишет вторую часть «Мертвых душ». В переписке этого периода можно найти глубоко правильные аскетические мысли и чувства, но поучительный тон этих писем изобличает в авторе гордыню, страстность, а иногда и ханжество, самолюбование.
В то же время в глубине души Гоголя теплились искры неизменной любви ко Христу, таились незримые миру чистые капли слез искреннего покаяния. Всё чаще он начинает чувствовать и силу Божественной благодати. Но радостные минуты касания этой благодати сменяются длительными периодами смертельной тоски и уныния. В одном из писем к Языкову есть потрясающее место, где Гоголь пишет об особом способе молитвы, которому он научился в наиболее скорбные минуты: «Есть средство в минутах трудных, когда страдания душевные или телесные бывают невыносимо мучительны; его добыл я сильными душевными потрясениями, но тебе его открою. Если найдет такое состояние, бросайся в плач и слезы. Молись рыданием и плачем. Молись не так, как молится сидящий в комнате, но как молится утопающий в волнах, ухватившись за последнюю доску».
В 1845 г. в период особенно мучительного приступа тоски, Гоголь стремительно слабеет, чахнет, его мучит страх смерти. Причину своей болезни Гоголь называет «бесовским обстоянием». Он готовится к смерти и сжигает написанные главы второй части «Мертвых душ». В этот период у Гоголя появилось особое состояние смиренного примирения с болезнью тела и духа.
Как результат – к Гоголю возвращаются силы, он чувствует прилив энергии и подъем духа, он загорается идеей издания «Выбранных мест из переписки с друзьями». Эта книга выросла из опыта перенесенных страданий и мучительных размышлений над ними. Это самая искренняя книга в русской литературе. Главная тема «Выбранных мест…» – Бог и Церковь. И когда Гоголя упрекали за это, он утверждал просто: «Как молчать, когда камни готовы завопить о Боге». Но это произведение, в своей сокровенной сущности, не было понято современниками и подверглось критике не только врагов, но и друзей.
Неудача книги подействовала на Гоголя чрезвычайно сильно, но, в конце концов, он смирился и признал свою вину в том, что осмелился быть пророком и проповедником Истины, не будучи лично достойным служения ей. Критика «Переписки» принесла ему в конечном итоге большую пользу. Гоголь начинает учиться самой трудной добродетели – смирению.
Для укрепления этого растущего в нем смирения он отправляется в 1848 г. в Палестину, ко Гробу Господню, переживая душевный трепет при мысли о своей греховности, могущей оскорбить святыню. Возвратившись, Гоголь пишет: «Мое путешествие в Палестину точно было совершено мною затем, чтобы узреть собственными глазами черствость моего сердца».
С этого искреннего, истинно смиренного духовного самосознания начинается медленное, постепенное духовное выздоровление Гоголя. Религиозный и нравственный рост великого писателя расширил и углубил его творческие способности и дал ему силы завершить вторую часть «Мертвых душ». Друзья писателя, которым он читал свой труд, дали самые восторженные отзывы о нем: «Здесь юмор возведен был в высшую степень художественности и соединялся с пафосом, от которого захватывало дух» (А.О. Смирнова); «Такого искусства показывать в человеке пошлом высокую человеческую сторону нигде нельзя найти, кроме Гомера…» (С.Т. Аксаков).
В конце 1851 г. Гоголь заканчивает свое заветное сочинение – «Размышления о Божественной литургии». Этот труд Гоголя является одним из самых вдохновенных и проникновенных, в котором ясно и просто излагается толкование православной Литургии. Гоголь мечтал издать эту книгу анонимно в дешевом издании для народа.
26 января 1852 г. умирает жена А.С. Хомякова. Эта смерть произвела на Гоголя глубокое впечатление. На панихиде по покойной он вдруг сказал: «Всё для меня кончено». А с ночи на 9 февраля, когда у него было некое видение, Гоголь стал считать себя умирающим и готовиться к смерти. Он соборовался, причастился Святых Таин. Пропуская лишь несколько капель воды с красным вином, он стоял коленопреклоненным перед множеством поставленных перед ним образов и молился. На все увещевания отвечал тихо и кротко: «Оставьте меня, мне хорошо». В ночь с 11 на 12 февраля Гоголь сжигает свое любимое детище, свой завершенный многолетний труд – вторую часть «Мертвых душ». Существует протокольно-точное описание этого события, из которого видно, что Гоголь совершил сожжение «Мертвых душ», будучи в полном и ясном сознании. Почему же он это сделал?
В «Авторской Исповеди» Гоголь впервые заговорил о возможности отказа от писательского пути своего во имя высшего подвига. «…Не знаю, достало ли бы у меня честности это сделать, если бы не отнялась у меня способность писать: потому что – скажу откровенно – жизнь потеряла бы для меня тогда всю цену, и не писать для меня совершенно значило бы то же, что не жить. Но нет лишений, вослед которым нам не посылается замена, в свидетельство того, что ни на малое время не оставляет человека Создатель…» Из этой мысли, как из малого семени, с годами неуклонного духовного роста Гоголя выросло решение сжечь свой последний, законченный труд и замолчать. Сожжение перед смертью второй части «Мертвых душ» было самым великим подвигом Гоголя.
За три недели до своей кончины Гоголь написал своему другу Жуковскому: «Помолись обо мне, чтобы работа моя была истинно добродетельна, чтобы я хоть сколько-нибудь был удостоен пропеть гимн Красоте небесной». Красота небесная несоизмерима с красотой земной и земными словами невыразима. Вот почему «молчание есть таинство будущего века». Перед смертью Гоголь это до конца понял: сжег написанное и умолк.
Подготовила Елена Гаазе