Книгу Светланы Магаевой и Елены Мартилла «Мученики ленинградской блокады» я взяла, чтобы написать сценарий для детской пьесы, посвященной Дню Победы. К тому моменту я знала о блокаде то, что каждый из нас знает с детства — из школьного учебника истории: сто двадцать пять граммов хлеба, трупы, вмерзшие в лед, Дорога жизни, Седьмая симфония…
Небольшая и очень просто, безыскусно написанная книжка сделала блокаду живой реальностью; а герои книги до сих пор не дают забыть о себе. Книгу Магаевой и Мартилла невозможно читать долго и нельзя отложить недочитанной. Такие книги помогают сердцем понять всю мелочность наших «скорбей» и смехотворность «подвигов».
Светлана Магаева перенесла блокаду в десять лет. Наверное, поэтому герои ее книги — ленинградские девочки и мальчики, шагнувшие из «безмятежного детства с его игрушками и книжками, мамиными ласками, с новогодней елкой, летними дачами, октябрятскими звездочками и волшебными сказками» [1] в будни блокадного города.
Повествование начинается с цифр: 632 253 человека погибли от голода, 16 747 убиты бомбами и снарядами, 33 782 ранены, свыше 300 000 умерли во время эвакуации, около 700 000 защитников города погибли в боях. А дальше читатель видит тех, кто стоял за этими цифрами. Светлана Васильевна вспоминает соседей, друзей, одноклассников, безымянных детей из блокадного детского дома, умерших раньше, чем смогли узнать их имена. Вспоминает с необыкновенной теплотой и любовью — и погибших, и уцелевших. И бесконечно удивляется вместе с очередной героиней: «Таня, Танечка… Как же ты выжила? Как мы смогли выжить?»
От историй юных блокадников, рассказанных без малейшего пафоса, щемит сердце. Отрываюсь от текста и смотрю на заснеженную Волгу. И вспоминаю Риту Маркову. В январе 1942 года эта одиннадцатилетняя девочка доползла, теряя сознание от голода, по заснеженной Неве до воинской части своего отца, а затем обратно — к умирающим маме и годовалому братику, чтобы принести кусок хлеба и селедку и тем самым спасти родных от голодной смерти.
Огромное уважение вызывают рассказы о том, как рабочие носили пайки хлеба своим товарищам, которые уже не могли ходить. Как сама главная героиня буквально ползком в 30-градусный мороз добиралась до госпиталя, где лежала ее мама, чтобы поделиться с ней кусочком хлеба. «Идти было трудно, я часто падала и подолгу лежала, отдыхая, снова вставала и снова брела, плохо понимая, как это у меня получается… Оказывается, что легче и быстрее передвигаться ползком, по-пластунски, как нас учили в школе».
Но что действительно потрясло меня, так это рассказы о том, как ленинградцы помогали друг другу не только не умереть от истощения, но и не сломаться духом; как старались они даже в этих нечеловеческих условиях друг друга радовать. Вот девочка-дистрофик Аллочка Иванова, теряя последние силы, танцует для раненых «Лебединое озеро». Математик Дмитрий Михайлович и словесница Елизавета Михайловна Зеленская при помощи старшеклассников устраивают в 28-й средней школе Васильевского острова настоящую новогоднюю елку. Каждого ребенка привозят или приносят на эту елку по отдельности и для каждого повторяют поздравление!
Ленинградцы оставались людьми высокой культуры — даже дети. Вот перед нами — умирающий от голода мальчик Дима Ляхович. «Дима тяжело страдал от дистрофии и мучился голодным поносом. Когда воспитательница обмывала его и меняла белье, он смущенно извинялся… Воспитательница ласково уговаривала его не стесняться и надеяться на лучшее, а Дима целовал ее руки… Ему запрещали делать это, но он не слушался и робко повторял, что так поступал папа, когда болел, а мама ухаживала за ним».
Научившись сострадать, дети блокады сохранят это умение на всю оставшуюся жизнь и станут истинными утешителями для близких; такими, как Рита Лосева и Люся Филимонова. Рита потеряла на фронте отца — легендарного летчика Леона Лося. По ночам девочка горько оплакивала его смерть, а днем была весела и беззаботна, своим оптимизмом поддерживая товарищей по детскому дому.«Риточка позволяла нам отдохнуть от войны… Ей с легкостью удавалось то, чего не мог достичь никто из наших воспитателей, умудренных опытом педагогической работы». Люся Филимонова, по воспоминаниям автора, обладала даром утешительницы: она подолгу выслушивала всякого, попавшего в беду, ободряла и поддерживала. Этот дар сохранился у Люси на всю жизнь. «Люся, уже немолодая, утомленная болезнью, навещала друзей в больницах, приносила домашнюю еду, уговаривала не унывать и терпеливо напоминала, что в блокаду было хуже, но мы сумели выдержать, а сейчас-то ведь легче…»
У людей, живших в то время, не было необходимых для жизни вещей, которыми мы обладаем сегодня в избытке, но они могли рассчитывать на человеческое отношение и взаимопомощь. Врач Екатерина Николаевна Доброхотова, чтобы спасти дочку от голодной смерти, отправляет ее к родственникам на Урал. Восьмилетнюю Ирочку одну сажают в поезд, в руках у девочки лишь записка с адресом. «Время было такое, что можно было доверить ребенка совсем чужим людям, зная, что они не подведут, накормят и сберегут девочку, довезут до безопасного места и из рук в руки передадут дальним родственникам, и эти, тоже малознакомые люди, сохранят ее до Победы. Так оно и случилось».
Светлана Магаева вспоминает встречу нового 1942 года. «Никакой еды больше не было. Но было РАДИО, ленинградское радио, добрые голоса дикторов, журналистов, поэтов и певцов. Наше радио укрепляло веру в скорую Победу, в мирную, счастливую жизнь. Ленинградское радио, как ты помогало нам и как мы тебе обязаны!» — читаю и невольно ловлю себя на чувстве легкой зависти. Вспоминаю потоки пошлости и несмешных шуток, изливаемых на нас сегодня сотнями радиостанций. Надо же, было время, когда радио поддерживало и укрепляло людей!
И, пожалуй, самым удивительным качеством ленинградцев была жертвенность. Вот мы узнаем о судьбе Веры Грязновой, потерявшей в начале войны всю семью. Ее приютила тетя, Таисия Ефимовна, у которой было четверо своих детей. Вдобавок ко всему потерялась Верина карточка. Пришлось жить на четыре детских и одну рабочую карточку. «Такая жертвенность семьи может показаться неправдоподобной, но это было, и было вполне естественным для людей того времени».
Ленинградцы были идеалистами в самом высоком смысле этого слова. Находясь на самом краю гибели, они находили в себе силы защищать диссертации, помогать ближним, ходить в школу, несмотря на полную неуверенность не то что в завтрашнем дне — в следующей минуте. Светлана Магаева в своей книге показывает, что именно этот идеализм вопреки всем законам материального мира и помогал выжить.
Восемнадцатилетняя художница Елена Мартилла февральским вечером сорок второго года, возвращаясь домой, поняла, что если ляжет сейчас спать, до утра не доживет. И решила не сдаваться. Она начала писать автопортрет (иной натуры не было). «Вначале Елена с трудом водила кистью, но потом увлеклась работой… и не заметила, как прошла роковая ночь… Елена вдруг осознала, что победила в жестоком поединке со смертью. Победила свою смерть!» В дальнейшем Елена Мартилла написала целую серию страшных блокадных картин. Книга «Мученики ленинградской блокады» проиллюстрирована ее работами, и они неотрывны от текста; поэтому на обложке — два авторских имени.
Не раз автор книги убеждалась, что именно мужество, сила духа и жертвенная любовь к людям помогали ленинградцам сохранить человеческое достоинство до конца, до смертного часа. Она приводит потрясающий рассказ о том, как двенадцатилетняя девочка Оля ежедневно отдавала свою порцию еды пятилетнему братику Сереже. Врачи уговаривали девочку поесть, но она была тверда в своем недетском решении. И все-таки братик умер. Тогда Оля «вытянулась на кровати, вздохнула… и тоже умерла. Это была взрослая смерть, исполненная достоинства и сознания выполненного долга, и я вдруг подумала, что никогда не смогу забыть Олю и Сережу. Так оно и случилось…». И в том же очерке Светлана Васильевна вспоминает двух девочек, Милочку и Полиночку, не истощенных, еще пухленьких и румяных, которые умерли во время бомбежки не от снаряда или ранения, а от животного страха за свою жизнь.
Она вспоминает свою маму — Павлу Дмитриевну Магаеву, научившую ее во время бомбежек играть в настольные игры и размышлять о том, как мала вероятность попадания снаряда в их дом. Вскоре после начала войны Павла Дмитриевна становится на рельсы, по которым идет воинский эшелон — потому что это единственный способ его остановить. Поезд останавливается, и Павле Дмитриевне удается увезти группу детей из летнего лагеря, подальше от наступающих фашистов. А чуть позже, осенью 1941-го, она добровольно уезжает на строительство окопов под Лугу, заменив другую учительницу — Людмилу Ивановну Островскую — мать двоих малышей и жену врага народа.
«С возрастом я стала задумываться над удивительной натурой моей мамы… Должно быть, христианская доброта была потребностью ее души. Мама происходила из нормальной, то есть религиозной, семьи. Старший брат моего деда по отцовской линии, отец Андрей, настоятель храма в селе Мегра на берегу Белого озера, крестил маму и обучал ее Закону Божию в церковно-приходской школе».
В те страшные годы родители не могли открыто воспитывать своих детей в православной вере. Но они воспитывали их своей жизнью, своим отношением к смерти, готовностью пожертвовать всем ради близких и дальних. И потому заповеди христианства не были чужды юным ленинградцам.
Светлана Васильевна вспоминает, как в часы бомбежек дети в детском доме застывали на постелях, молитвенно сложив руки на груди, и просили Неведомую Добрую Силу сохранить им жизнь. И Он слышал их мольбы. «За семь месяцев детдомовской жизни… нам пришлось вынести много воздушных налетов, но только один снаряд попал во флигель нашего дома. Взрывная волна тяжело контузила меня и травмировала позвоночник, но все-таки не убила, и я полагаю, что кто-то Невидимый, Безымянный и Всемогущий охраняет нас, детей блокадного детского дома».
Читаю примечания. Автор рассказывает, что ее герои, пережив немыслимые страдания, дожили до преклонных лет, воспитали детей и внуков, вспоминаю, что жизнь человека не зависит от изобилия его имения (Лк. 12, 15). А зависит она в первую очередь от воли Божией. Чудом и только чудом объясняет Светлана Васильевна сам факт выживания в этих условиях. Голод, лютые морозы при отсутствии отопления обрекали людей на смерть, а они выживали. Отсутствие воды, неработающая канализация, полчища насекомых должны были вызвать по расчетам фашистов эпидемии. А Господь не позволял.
Полковник медицинской службы, главный эпидемиолог флота Андрей Яковлевич Алымов, анализируя эту ситуацию, сказал: «Должно быть, Кто-то хранил Ленинград от эпидемий…» — и выразительно посмотрел наверх. Мнение профессора Алымова, который жил в Ленинграде зимой 1941–42 годов, дорогого стоит.
Господь помог ленинградцам не только перенести блокаду, но и стать выше злобы и мести. Они усвоили ненависть к фашизму, но не к побежденным немцам, к греху, но не к грешнику. Светлана Васильевна вспоминает, что они даже подкармливали пленных немцев, разбиравших развалины Ленинграда в первый послевоенный год. Однако забыть ужасы блокады ленинградцы уже никогда не смогут — не смогут во имя будущего.
«Новые поколения забывают историю или даже искажают прошлое в угоду корысти, вопреки заповедям христианства. Поэтому нам остается уповать и надеяться на Господа. Господи! Не допусти нигде в мире повториться чему-либо подобному мукам ленинградской блокады. С этой выстраданной молитвой мы и живем».
Иллюстрации Елены Мартилла
СНОСКА [1] Здесь и далее цитируется по изданию: Е. Мартилла, С. Магаева. Мученики ленинградской блокады. М.: Сестричество во имя преподобномученицы великой княгини Елизаветы, 2006.
Журнал «Православие и современность» № 14 (30) 2009-2010
Марина Шмелева