Бабушка выключила в комнате большой свет и зажгла ночник. Затем села поудобнее в кресло, закутавшись в теплую овечью шаль. Кот запрыгнул ей на колени. Бабушка почесала ему за ухом и начала свой рассказ.
— Бабуля, а расскажи нам что-нибудь!
Когда закрылась дверь за родителями, девочки окружили бабушку.
— Что папа с мамой сказали? Умыться, переодеться и марш в кровать, — строго проговорила бабушка.
— Но ведь Пасха!
— Вот именно — сегодня Пасхальная ночь.
— Ну, бабушка, а ты расскажи нам Пасхальную историю! — не унимались девочки.
Бабушка вздохнула, пряча улыбку, и сдалась:
— Хорошо! Расскажу вам кое-что, — и добавила: — только когда вы будете уже в своих кроватках.
Бабушка была большой мастерицей рассказывать: ее истории всегда завораживали и увлекали. Потому Клаша и Дуня быстренько умылись, надели свои пижамы и прыгнули по кроваткам.
— Мы готовы! — крикнула Дуня.
— Ис-то-ри-ю! — затараторила Клаша.
— Ишь какие! — улыбнулась бабушка, войдя в комнату. За ней с хитрой мордой следовал кот Базилио. — Готовы… Историю… Что же, слушайте, есть у меня для вас одна история.
Бабушка выключила в комнате большой свет и зажгла ночник. Затем села поудобнее в кресло, закутавшись в теплую овечью шаль. Кот запрыгнул ей на колени. Бабушка почесала ему за ухом и начала свой рассказ.
— Когда я была маленькой девочкой, мы жили в деревне. Жили мы хорошо, но началась война, и папу моего отправили на фронт. А нас у мамки уже двое было: я да мой братишка — деда Вова. Мне-то тогда было восемь лет, а Володе всего три годика. Тогда, девоньки, было такое время, непростое, в Бога никто не верил, храмы рушили, вот и у нас на хуторе стояла старая заброшенная церквушка. Купола у нее не было, а на крыше зеленела трава и даже выросла тоненькая березка. Никто туда не ходил, только мы, детвора, лазали в нее тайком от взрослых.
— Тайком! — протянула Дуня и подмигнула Клаше.
— И вот мамке нашей пришло письмо, — продолжала бабушка. — Мама открыла его и вся побледнела. Нам, детям, она ничего не сказала, но я чувствовала, что в письме написано что-то страшное, что-то, что касалось нашего папы.
— Что он погиб на войне? — спросила Дуня.
Бабушка пожала плечами.
— Я подумала, что папа погиб. Но мне хотелось быть сильной, чтобы маму поддержать и Вову не пугать. Потому рано утром я уходила в церквушку, залезала по шаткой лестнице на колокольню и там, скрытая от всех полуразрушенными стенами, предавалась наедине грустным мыслям. Однажды, весной, я сидела в своем тайнике и вдруг услышала чудный звук — будто звонили колокола. Я встала, сделала шаг и вдруг провалилась вниз… резкая боль охватила мою лодыжку. Я поняла, что я сильно ушибла ногу, может быть, даже сломала ее.
Сначала я сильно разревелась, но потом успокоилась. Я сидела на замохлевелом полу и размышляла, что делать дальше, как звук колоколов снова послышался, такой радостный. Я повернулась и остолбенела: в дверном проеме храма стояла скрюченная фигура.
Клаша широко раскрыла глаза.
— Девочка, что ты тут делаешь? — услышала я скрипучий старушечий го-лос. Я вздрогнула: это была Тимофеевна — одинокая старушка, которая жила на краю деревни. Она считалась у нас странной: всегда носила черный платок и постоянно чего-то шептала. Я перепугалась не на шутку. Честно говоря, я боялась ее — какие только толки не ходили о Тимофеевне, она слыла чуть ли не колдуньей в деревне.
— Я упала! — сказала я. — Кажется, ногу ушибла.
— Покажи…
Я нехотя спустила свой носок, и Тимофеевна осмотрела мне ногу. Затем она достала из-за пазухи какую-то глиняную баночку, что-то прошептала и помазала мне ногу маслом из этой баночки.
— Да, это простой ушиб, — сказала она. — Но ногу надо крепко перевязать, вишь как она у тебя опухла… Пойдем ко мне, я тут недалеко живу, я тебя и чаем угощу, и ногу перевяжу… А потом позову твоих, чтобы тебя домой отнесли.
Я очень боялась идти к Тимофеевне, но делать было нечего.
Еле-еле мы доковыляли до ее лачуги. Странное дело: Тимофеевна выглядела такой немощной, но когда я опиралась на нее, она оказалась довольно сильной и выносливой.
— А чем вы мне ногу помазали? — спросила я ее, после того, как она перевязала мне ногу и напоила меня травяным чаем с малиновым вареньем.
— Маслом от иконы святого Пантелеймона, у тебя скоро заживет.
— А правда, что вы — колдунья? — вырвалось у меня.
— Нет, что ты? Я в Бога верю! — она широко перекрестилась.
— Но Бога нет!
Старушка ничего не ответила, лишь кротко улыбнулась мне. И что-то такое было в ее улыбке, что мне стало совестно.
— А что Вы в храме делали?
— Сегодня, девонька моя, Пасха Христова, Светлое Воскресение! Я и пришла помолиться.
Тимофеевна кротко улыбнулась, опустила глаза, затем встала и вышла в сени. Скоро она вернулась, неся в руках круглый пирог да два красных яйца.
— Ого, — сказала я. Я никогда до этого не видела крашеных яиц.
— Я знаю, девонька, что и ты крещеная. Тебя бабка Аксинья крестила. Мы с ней дружили… Покушай вот куличика и яичек.
Пирог оказался ароматным, сдобным, он словно таял во рту.
— А ты что в храме делала? — спросила Тимофеевна.
Я взглянула на нее и призналась:
— Нам пришла повестка…
— Батя? — догадалась она.
— Да…
Некоторое время Тимофеевна молчала.
— А ты Богу молись. Молись. Вишь как, это Он тебя к Себе в храм привел, ты и молись Ему, авось, Он поможет. Он ведь Сам воскрес.
— А как это — молиться?
Тут Тимофеевна мне и рассказала о молитве. Я стала молиться. А осенью вернулся наш батя. Его контузило, и долгое время считали, что он погиб. Но он был жив и вернулся к нам.
— А Тимофеевна? — спросила Клава.
— Я подружилась с ней. Бегала к ней каждый день. Она учила меня разному, молитвам, вере, а еще объясняла, какие травы лечебные. Вообще, она много чего знала. Мне было с ней очень интересно. А затем она исчезла. Ушла. Говорят, она почувствовала скорую смерть и пошла в село, где жил тайный священник, ища последнего напутствия. Там, видно, она скончалась и обрела свой покой.
Бабушка закончила свою историю и замолчала, вспоминая прошлое. Базилио громко мурлыкал у нее на руках.
— А теперь всем спать! Завтра в храм пойдем.
Но девочки спать не хотели:
— Бабушка, а ты из-за Тимофеевны и стала врачом?
— Да, благодаря ей и стала.
— А как твои мама с папой относились, что ты дружишь с той старушкой?
— Ну, папа после войны сам верующий стал. Мама за ним потянулась. И про нашу дружбу с Тимофеевной я им все рассказала. Потом мы с мамой ходили ее навещать… Ну и хитрые вы, лишь бы не спать! — опомнилась бабушка, встала с кресла и выключила ночник. — Спокойной ночи.
После такой истории вряд ли крепко заснешь. Всю ночь девочкам снились разрушенные храмы, коты и скрюченные бабушки. А на утро была Пасха.
Инна Сапега