Эта публикация посвящена узникам сталинских лагерей, несших в них свой мученический подвиг во имя Христа. Материал к ней взят из книги Н. Черных «Последний старец», повествующей о жизни известного ярославского старца архимандрита Павла Груздева (1911–1996), отбывавшего в годы гонений срок в Вятских лагерях.
Только в России и только на Соловецких островах есть Голгофская гора, на которой стоит Голгофо-Распятский скит – это название не встречается больше нигде в мире. Рукопись Соловецкого патерика повествует, что здесь 18 июня 1712 г. явилась иеромонаху Иову во время ночной молитвы Сама Божия Матерь в небесной славе и сказала: «Сия гора отселе будет называться Голгофою, и на ней устроится церковь и Распятский скит. И убелится она страданиями неисчислимыми…»
Когда в 1923 г. на Соловках создали Соловецкий Лагерь Особого Назначения (СЛОН), тогда-то и сбылось предсказание о страданиях Голгофских… К 1930 г. на Соловках было уже более 70 тысяч заключенных, в том числе подростков до 16 лет. От Соловецкой Голгофы родилась в 20–30 гг. вся система сталинских лагерей – БелБалтлаг, Волголаг, СевДвинлаг, СевУрал-лаг, Печорлаг, Вятлаг…
***
Бывалые лагерники говорят, что лагерь – великий развилок. Это, как в русских сказках, где каждый из сыновей – крестьянский ли, царский сын – должен был выбрать свой путь: направо пойти – коня потерять, налево пойти – женату быть, прямо пойти – буйну голову сложить. Так и лагерь с его беспощадной реальностью предлагает на выбор: « Пойдешь направо – жизнь потеряешь, пойдешь налево – потеряешь совесть». И выбор этот приходилось делать ежедневно, ежечасно: «Согласен с этим, да, номер 513?»
Так на самой грани жизни и смерти испытывалась вера: не то почтенное благочестие в сверкающих церковных ризах, а оголенная суть человека, именуемая совестью. Много было верующих в лагерях – «этапы и могильники, этапы и могильники, – кто сочтет эти миллионы?» – словно вся Церковь Христова ушла из былого великолепия храмов за колючую проволоку – но здесь, в рубище арестантском, в голоде и холоде, издевательствах и побоях явила пример небывалой стойкости и смиренной высоты духа. И чувства юмора к тому же.
– Раньше рыбари шли в богословы, а ныне богословы – в рыбари, – шутил на Соловецких островах заключенный архиепископ Иларион Троицкий, вылавливая рыбу из Бела моря, – он был назначен бригадиром рыболовецкой артели.
Разные людские потоки в разные годы лились в лагеря – то раскулаченные, то космополиты, то срубленная очередным ударом топора партийная верхушка, то научно-творческая интеллигенция, идейно не угодившая Хозяину – но всегда и в любые годы был единый общий поток верующих – «какой-то молчаливый крестный ход с невидимыми свечами. Как от пулемета падают среди них – и следующие заступают, и опять идут. Твердость, невиданная в XX веке!» Это строки из «Архипелага Гулаг».
На великом лагерном развилке верующим было несравненно легче – они свой выбор сделали единожды и навсегда.
***
Словно в первые христианские века, когда богослужение совершалось зачастую под открытым небом, православные молились ныне в лесу, в горах, в пустыне и у моря.
В уральской тайге служили Литургию и заключенные Вятских исправительно-трудовых лагерей. Были там два епископа, несколько архимандритов, игумены, иеромонахи и просто монахи. А сколько было в лагере верующих женщин, которых всех окрестили «монашками», смешав в одну кучу и безграмотных крестьянок, и игумений различных монастырей. По словам отца Павла, «была там целая епархия!» Когда удавалось договориться с начальником второй части, ведавшей пропусками, «лагерная епархия» выходила в лес и начинала богослужение на лесной поляне. Для причастной чаши готовили сок из различных ягод: черники, земляники, ежевики, брусники – что Бог пошлет; престолом был пень, полотенце служило как саккос, из консервной банки делали кадило. И архиерей, облаченный в арестантское тряпье – «разделиша ризы Моя себе, и об одежде Моей меташа жребий» – предстоял лесному престолу как Господню, ему помогали все молящиеся.
«Тело Христово примите, Источника бессмертного вкусите», – пел хор заключенных на лесной поляне… Как молились все, как плакали – не от горя, а от радости молитвенной… При последнем богослужении (что-то случилось в лагпункте, кого-то куда-то переводили) молния ударила в пень, служивший престолом, чтобы не осквернили его потом. Он исчез, а на его месте появилась воронка, полная чистой прозрачной воды…
Были случаи, когда вместе с заключенными причащались в лесу и некоторые из охранников-стрелков.
***
У о. Павла в лагере было много друзей – как верующих, так и неверующих. Лагерная жизнь научила его ценить главное – внутреннюю суть человека. А внутренняя суть – это прежде всего то, как человек относится к другим людям: предаст ли он тебя в трудную минуту или выручит из беды, поделится ли с тобой последним куском хлеба, поможет ли больному не помереть на нарах…
«Христианин не тот, кто называет себя этим священным именем, – напишет позднее батюшка в своих дневниках, – а тот, кто живет по-христиански. Кто не христианин в жизни, тот не христианин и в сердце, а христианство на устах – только обман Бога и людей. “Не вем вас,” – скажет Господь таким христианам».
Одна из любимых его проповедей – «Как жить по Христу»: … 47-й год. Ночь. Очередь за хлебом. Под утро открывается окошечко и объявляют, что хлеба на всех не хватит: «Не стойте». А в очереди женщина с двумя детьми, такие исхудалые, в чем душа держится, и ясно, что хлеба им не достанется. Выходит мужчина, он по очереди шестой или седьмой… Берет женщину за руку и ведет с детьми на свое место: «Стойте здесь». – «А как же вы?» Махнул в ответ рукой…
Рассказывая об этом случае, о. Павел иногда добавлял в раздумьи: «А ведь, наверное, коммунист был… А вот надо же – жил по Христу». И это тоже – лагерный опыт. Когда приятель-священник стучит на тебя в органы, а начальник лагпункта подписывает пропуск на лесную Литургию – тут уж поневоле задумаешься, кто же из них верующий, а кто безбожник…
Отец Павел всегда повторял, что тюрьма научила его жить, развила в нем простые человеческие качества – «Спасибо тюрьме!»
***
Никольские морозы – предшественники рождественских, а следом идут крещенские, сретенские, по названию праздников… Но для заключенного номер такой-то… никаких праздников, тем более православных, отныне не существовало.
«В самый канун Рождества, – вспоминал батюшка, – обращаюсь к начальнику и говорю: “Гражданин начальник, благословите в самый день Рождества Христова мне не работать, за то я в другой день три нормы дам. Ведь я человек верующий, христианин”. “Ладно, – отвечает, – благословлю”. Позвал еще одного охранника, такого, как сам, а может, и больше себя. Уж били они меня, родные мои, так, не знаю сколько и за бараком на земле лежал. Пришел в себя, как-то… ползком добрался до двери, а там уж мне свои помогли и уложили на нары. После того неделю или две лежал в бараке и кровью кашлял.
Приходит начальник на следующий день в барак: “Не подох еще?” С трудом рот-то открыл: “Нет, – говорю, – еще живой, гражданин начальник”. “Погоди, – отвечает. – Подохнешь”.
Было это как раз в день Рождества Христова».
***
Шла Великая Отечественная война, начавшаяся в воскресенье 22 июня 1941 года – в день Всех святых, в земле Российской просиявших, и помешавшая осуществиться государственному плану «безбожной пятилетки», по которому в России не должно было остаться ни одной церкви. Что помогло России выстоять и сохранить православную веру – разве не молитвы и праведная кровь миллионов заключенных – лучших христиан России?
Высокие сосны, трава на поляне, престол херувимский, небо… Причастная зековская чаша с соком из лесных ягод:
«…Верую, Господи… что сие есть самое пречистое Тело Твое и сия есть честная Кровь Твоя… яже за ны и за многия изливаемая во оставление грехов…»