Триумфальные ворота. Из книги «Век Филарета»

str10-1Автор книги А.И. Яковлев – доктор исторических наук, профессор факультета мировой политики МГУ, ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН, профессор исторического факультета ПСТГУ. В ПСТГУ им создано научное подразделение, занимающееся изучением жизни и наследия свт. Филарета (Дроздова).

В ноябре 1834 года государь находился в Москве. Большой Кремлевский дворец перестраивался, в бывшем митрополичьем дворце, который велено было называть Николаевским, также еще не закончился ремонт, и Николай Павлович поселился на дальней окраине Москвы, вблизи Воробьевых гор, во дворце Александрия, купленном в год коронации у графини Орловой…

Самое бы время ехать домой из нелюбимой Москвы, но он задержался по дороге с юга, ибо предстояло важное дело: во второй столице были воздвигнуты Триумфальные ворота, открытие которых император намеревался почтить своим присутствием.

Официально было объявлено, что сей памятник воздвигнут для упрочения в памяти потомства деяний государя Александра Павловича, однако на самих воротах не было никакого упоминания о покойном, равно как и знака о его деяниях. Согласно пожеланию Николая, ясно понятому начальником императорской квартиры графом Владимиром Федоровичем Адлербергом и переданному исполнителю Осипу Бове, ворота были украшены в мифологическо-аллегорическом стиле: воины в шлемах и туниках с копьями, Посейдон и богиня Ника, единороги и дельфины. Всё это обильно было дополнено переплетениями лавровых и дубовых листьев.

Сегодня рано утром Николай съездил посмотреть на ворота, поставленные на площади в конце Тверской, и они ему понравились. Он отправил флигель-адъютанта к московскому митрополиту с просьбой назначить время для молебна при освящении ворот в высочайшем присутствии.

Тайная мысль государя состояла в том, что новый памятник станет знаком первых успешных лет его собственного царствования. Да, гордыня – грех тяжелый, но мир и покой царят в управляемой им империи. Успешно закончены войны с Персией и Турцией, чей флот уничтожен был при Наварине русскими моряками. Греции дарована независимость, а всем иным православным на Балканах османское правительство обещало большие свободы. Подавлен мятеж в непокорной Польше. Не все шло гладко, но важен итог – а итог в пользу России. Его империя показала всему миру свою силу, верность христианству и идеям Священного союза. То был явный триумф императора Николая I, как всё чаще он думал о себе в третьем лице… Однако почему так долго не возвращается посланный?

Московский архипастырь после литургии в домашнем храме своем приступил к занятиям, но принужден был их оставить. Не давал покоя озноб. Видно, сказывалась вчерашняя прогулка по окрестностям лавры.

– Святославский, отложика бумаги и подай чаю, – велел он.

Минувшим днем без малого два часа они с отцом Антонием ездили и ходили под дождем, воодушевленные одной мыслью. Мысль эта посетила троицкого наместника давно: он вознамерился основать вблизи лавры монашеский скит для сугубо уединенного жития отдельных иноков. Наиболее подходящим местом счел для сего рощу Корбуху, находивщуюся в двух верстах от лавры по дороге к Вифанской обители…

Радостное чувство, охватившее митрополита посреди березовой рощи под холодным моросящим дождем, оставалось с ним. То будет его обитель, даже последняя его обитель. Когда почувствует, что слаб и немощен, попросится на покой в новый скит, с тем чтобы там же погребли и кости его… Спаси, Господи, отца наместника за счастливую мысль!.. Но как назвать скит?.. Он будет закрыт для посещения женщин. Устав можно позаимствовать в Оптиной. Иноков будет немного, и самых ревностных в молитве… Там можно будет неспешно перебирать все дни свои, печалиться грехам и молить Всеблагого Отца нашего о прощении…

Гефсимания! Вот верное имя для скита!..

Святославский отвлек митрополита от приятных раздумий:

– Владыко, посланный от государя!

– Проси!

Филарет встал с дивана и пересел в кресло. Вошел высокий сияющий полковник в нарядном мундире лейб-гвардии гусарского полка.

– Ваше высокопреосвященство! – любезно сказал он, получив благословение. – Его императорское величество просил передать, что желал бы вашего участия в освящении Триумфальных ворот завтра и просил назначить время.

– Слышу, – кратко ответил митрополит.

Полковник выжидательно посмотрел на сухонького монаха в простой суконной рясе, чей сан указывала лишь сверкающая бриллиантовым блеском панагия, но тот будто не собирался ничего больше говорить, а не менее любезно смотрел на гусара.

str10-2– Ваше высокопреосвященство, – с запинкою заговорил полковник, не привыкший к неясностям как по своему положению императорского флигель-адъютанта, так и по самому красивому и самому дорогому в денежном отношении военному мундиру. – Может быть, вы недослышали?.. Его величеству благоугодно, чтобы ваше высокопреосвященство сами изволили завтра быть на освящении ворот…

– Слышу, – тем же ясным голосом повторил митрополит.

– Что прикажете доложить государю императору? – повысил голос гусар.

– А что слышали, то и передайте.

Флигель-адъютант потоптался и, звеня шпорами, вышел, задев саблей и широким плечом притолоку. Он недоумевал и подозревал непочтение к высочайшей воле.

Вчера, когда остались вдвоем в митрополичьих покоях, Филарет поделился своей тревогой:

– Отче Антоние, я в борьбе помыслов. Государь приехал в Москву. Хочет, чтобы я освятил выстроенные Триумфальные ворота – а они с изображениями языческими! Как быть? Совесть мне говорит: не святи, а все вокруг уговаривают уступить. И губернатор, и князь Сергей Михайлович… Что ты скажешь?

– Не святить.

– Будет скорбь.

– Потерпите.

– Хорошо ли раздражать государя? Я не имею достоинств святого Митрофана.

– Да не берите их на себя, а помните, что вы епископ христианский, которому страшно одно: разойтись с волею Иисуса Христа.

– Да будет так!

– Ну, когда? – нетерпеливо спросил Николай Павлович. В отличие от флигель-адъютанта, он сразу понял смысл филаретовского «слышу». Алексей Орлов передал ему мнение москвичей о «неправославии» воздвигнутых ворот. Мнение мнением, но как мог ослушаться высочайшей воли митрополит, хотя и имеющий священный сан, но все же – подданный… Да ведь он не ослушался! Он не сказал «нет». Ох, старик…

– Собирайся! – приказал император почтительно вытянувшемуся флигель-адъютанту. – Вели приготовить лошадей. Мы сегодня же едем в Петербург. Командиру корпуса передай, чтобы открытие состоялось без особой церемонии. Чтобы полковой священник освятил. Всё!

По дороге от Калужской заставы до Тверской гневливый Николай припоминал обиды, нанесенные ему московским архипастырем. В прошлом году весь ближний круг императора возмутился решением владыки в отношении брака флигель-адъютанта Мансурова с его двоюродной сестрой княжной Трубецкой. Филарет признал этот брак преступным и возбудил дело против Мансурова и священника, нарушившего таинство брака. Все говорили, что дело пустяковое, и Николай намекнул, что Мансуров может не ходить на церковный суд. Через московского генерал-губернатора дали понять митрополиту, что следует уступить. Тогда Филарет осмелился прислать прошение об увольнении на покой, выставляя причинами сознание собственных недостатков и телесную немощь… Как было решиться на увольнение? Мансурова выслали за границу, и надо же так случиться, что судьба от него действительно отвернулась: он вскоре овдовел…

Позднее столь же решительно Филарет восстал за авторитет Церкви, когда генерал-адъютант Клейнмихель вознамерился вступить во второй брак с двоюродной сестрой своей первой жены, союз с которой был расторгнут по прелюбодеянию генерала. «Пусть он лютеранин, – заявил московский владыка, – но жена православная вправе ожидать от нас защиты своей чести…»

То были частные дела лиц, за которых ходатайствовал сам император, а неуемный ревнитель чистоты православия не желал уступить. Глас его остался всё же гласом вопиющего в пустыне… И с Триумфальными воротами – что бы сделать приятное своему государю? Так нет!..

В конце года митрополит Серафим вновь вызвал московского митрополита в Синод для решения неотложных дел. Московский владыка умел как-то быстро и точно разбираться в непростых обстоятельствах и в свой приезд один совершал работу, непосильную для постоянных членов Святейшего Синода.

Карета, поставленная на полозья, быстро и покойно катила по первопутку. Можно было и подремать, а митрополит думал свои нелегкие думы…

Вдруг застучал в окошко келейник, сидевший рядом с кучером. Владыка приоткрыл окошко и с ворвавшимся морозным воздухом услышал весть:

– Государь едет! Император!

– Стой! – велел владыка.

Он вышел из кареты в накинутой шубе. Никандр поддерживал под локоть. Приятно было в теплых валенках перешагнуть через сугроб на накатанную дорогу и расправить плечи.

По низкому небу медленно плыли пепельно-сизые косматые тучи. Сеял редкий снежок. Глаза заметно ослабли, и он не сразу увидел мчащихся всадников и несколько карет. Первая была шестерней. В обеих столицах знали этих отборных гнедых. Митрополит со склоненной головою ожидал.

Николай Павлович направлялся в Воронеж. С утра он занимался делами, потом с Адлербергом играли в карты, a сейчас просто смотрели в окна.

– Ваше величество, – предупредил граф, – Филарет московский стоит! Император откинулся на подушку и закрыл глаза, сделав вид, что дремлет.

Печатается в сокращении