Под соснами

Апрель превратился в май. Снега в лесу совсем не осталось, а солнце грело и грело. Оно меня совсем разморило после бессонной ночи на глухарином току. Я шел по болоту и время от времени бухался на колени в моховую кочку — собирал прошлогоднюю клюкву. Перележав зиму под снегом, клюква стала синеватой и сладкой.

За болотом оказался бугор. Здесь росли десятка два сосен.

Я снял куртку, постелил ее и прилег под соснами. Бугор сплошь был усыпан божьими коровками, как давешние болотные кочки  клюквой. Мне это понравилось, но скоро я понял, что клюква лучше божьих коровок хотя бы потому, что она не двигается. Напрасно я просил их улететь на небо и принести хлеба — божьи коровки ползали по лицу, забирались в волосы и за пазуху. Вначале я сощелкивал их, а потом плюнул и, перевернувшись на спину, стал глядеть вверх. Сосны уходили в небо. Казалось, они растут прямо из  меня, из моей груди. Божьи коровки взлетали, и тогда было видно, как закручивается между стволов кирпичная и прозрачная точка. Вверху дунул ветер. Сосна уронила шишку. Шишка гулко ударилась о землю.

Я прикрыл глаза и задремал. Было слышно, как шумят сосновые ветки и  далеко бубнят-бормочут тетерева. Послышался приглушенный звук трубы. «Лось, что ли? — подумал я. — Да нет, гон у лосей осенью». Труба была еле слышна, но играла отчетливо, с переливами.  Звук ее был медный, не лесной. Лось не умеет так трубить. У него голос — стон, глухой, хриплый, а этот будто неживой. Очень тихо, незаметно за первой трубой вступила вторая. Ее голос был ниже. Он помогал, подпевал первой. «Что это за трубы? — думал я. — Не лось это и не журавель».

Солнце припекало, и я дремал, а потом и вовсе заснул и во сне уже сообразил, что звуки эти доносятся  из земли, из бугра. А бугор похож на  огромный кривой барабан. Он ухает и глухо гудит, а совсем-совсем глубоко в земле слышатся переливы, будто кто-то струны перебирает.

Мне снилось, что сосны — это и есть медные музыкальные трубы, только корявые, обросшие ветками. Они трубят, медленно раскачиваясь надо мною. Когда я проснулся, солнце опускалось. Ни звуков трубы, ни струнных переборов не было теперь слышно. Только на нижних ветках сосны бил зяблик. Я приложил ухо к сосновому стволу: слышался шум, далекий, как в морской раковине.   Спустившись с бугра, я пошел к дому, а сам все думал, что же это за звуки доносились из земли. Может быть, в бугре был подземный ручей — играл, захлебывался весенней водой?

В тот день я добрался к дому под вечер, сразу пошел в баню и, конечно,  думать забыл о звуках, которые доносились из бугра. Я бы и не вспомнил о них, если б не услышал вот какую историю. Во время войны здесь, неподалеку от Чистого Дора, был бой. Наши солдаты шли через лес и через болота, а немцы обстреливали их из минометов. Вместе со всеми шел солдатский духовой оркестр. Перед боем музыканты спрятали свои инструменты. На каком-то бугре среди леса они закопали в землю трубы и валторны, флейты, барабаны и медные тарелки. Чтоб не достались врагу. Оркестр не достался врагу, но многие солдаты погибли в бою, а те, что остались живы, не смогли потом разыскать в лесу этот бугор. А я-то теперь думаю, что как раз спал на том самом месте.

Юрий Коваль

«Гимназический взвоз» №2-3 (6-7)