Иван Сергеевич Шмелев, писатель теплой, детской веры, художник, каждым своим словом неразрывно связанный с русской патриархальной жизнью, – он оказался выброшен из родной страны. Его единственный сын Сергей, офицер врангелевской армии, был расстрелян красными в Крыму. Иван Шмелев нашел приют во Франции, где жила племянница жены писателя Юлия Кутырина, вышедшая замуж за французского дипломата. У Юлии был сын, маленький Ив. Он был крещен по православному обряду, и крестным отцом его стал Иван Сергеевич Шмелев. Мальчика, родившегося во Франции, и старого русского писателя на долгие годы связала крепкая и нежная дружба.В бесприютной эмигрантской жизни Ивана Шмелёва была одна пронзительно трогательная и поэтичная страница. Это его общение со «вторым сыном», крестником – Ивом Жантийом-Кутыриным. Ивушкой, как ласково называл его русский писатель.
Ив Жантийом оставил нам книгу своих воспоминаний о крестном. На первых же страницах этих воспоминаний мы сталкиваемся с трагедией: Ив Жатийом-Кутырин напоминает, что «Шмелевы потеряли своего сына Сережу, он был убит в подвале выстрелом в затылок. Тетя Оля, узнав об этом, на следующий день поседела и лишилась всех зубов». Редкой простодушной откровенностью поражает и следующее признание: «Они восприняли меня как дар Божий. Я занял в их жизни место Сережи» И еще: « Он воспитывал меня, как русского ребенка, я гордился этим и говорил, что только мой мизинец является французом. Святой долг крестного он видел в том, чтобы привить мне любовь к вечной Росси, это для меня он написал “Лето Господне”. И его первый рассказ начинался словами: “ Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я тебе рассказал про наше Рождество”», – вспоминал Ив Жантийом-Кутырин в своей книге «Мой дядя Ваня»
Как черепаха всюду носит свой дом, так и семья Шмелёвых несла с собой Православие, свой русский образ жизни, быт, не желая расставаться со своей Россией.
«Шмелевы принесли с собой русские традиции. Церковные праздники отмечались по всем правилам. Пост строго соблюдался. Мы ходили в церковь на улице Дарю, но особенно часто — в Сергиевское подворье. Я помню, что в детстве для меня это было настоящим путешествием: сначала ехали на метро, а потом долго шли пешком до Крымской улицы ….В мой день Ангела и день рождения всегда были праздники, подарки. Я всякий раз с нетерпением ждал их. Мой рост дядя Ваня отмечал на стене….». «Тетя Оля умела печь восхитительные пирожки с самой разнообразной начинкой (крутыми яйцами, зеленым луком, рисом, мясом, рыбой…), готовить лапшу, варить кисели, варенье, воздушные пироги (взбитые яичные белки — в то время вилкой — смешанные с фруктовым соком и посаженные в печь), пастилу из яблок и айвы (это своего рода компот, который в результате многочасовой варки доводился до твердого состояния), песочные и слоистые сладкие пироги, ватрушки…». Пишет мемуарист и об особом способе соления огурцов, и о хождениях по грибы да ягоды домашних пирогов…
Воспитываясь в семье, берегущей русские традиции, он все-таки воспитывается на французской почве и встречи с родным языком, знакомство с его особенностями для Ива — всегда события. Он их запомнил на совесть, как поговорки, характерные для Шмелева: «Каша любит масло», «Щи да каша — мать наша»…
Катанье яиц на Пасху, рождественские елки, украшенные самодельными игрушками (к покупным относились с презрением), пение праздничных тропарей, блины, ряженые на Масленицу, русская кухня – как это все обогатило жизнь маленького француза! Чего только стоило совместное проживание в Ландах на берегу озера, где Шмелёвы снимали дом на летние месяцы. «Дядя Ваня иногда водил меня вокруг озера. Это было настоящее приключение. На другой стороне виднелся заброшенный дом, называвшийся домом с приведениями. Туда ходить было нельзя. Дно озера заросло камышами. От запущенного, заваленного буреломом леса веяло таинственностью. Она еще усугублялась рассказами дяди Вани о русалках, о леших, о Бабе Яге Костяной ноге. Тщетно мы искали избушку на курьих ножках. К ней невозможно было приблизиться, поскольку мы не знали волшебного слова…»
Всю свою неизрасходованную родительскую нежность обратили Шмелёвы на мальчика Ивушку: «Тетя Оля для защиты от палящих солнечных лучей сшила мне красную шапочку, из кукурузных волосков научила меня делать усы…» «Дядя Ваня догадался сделать второе седло на горизонтальной раме велосипеда, перед собой. Он увозил меня в дальние прогулки, открывая новые края: леса, озера, деревни…» Иван Сергеевич учил Ивушку любить и понимать французскую литературу, Ольга Александровна пела ему песенки, знакомые всем русским детям, читала Жития святых. До конца своей жизни входил Иван Сергеевич во все, что происходило с крестником, заботился о его духовном, интеллектуальном развитии, беспокоился о здоровье, помогал деньгами…
Эта бескорыстная и деятельная любовь принесла свои плоды: Ив Жантийом закончил Сорбонну, получив диплом математика и лицензию преподавателя русского языка, защитил докторскую диссертацию по лингвистике, преподавал русский язык для ученых в Центре научных исследований. Знаменательно, что его жена Серена, итальянка, перешла в Православие с именем Евфросиния.
В 2000г. Ив Жантийом передал Российскому Фонду Культуры огромный уникальный архив Ивана Шмелёва и выполнил волю «дяди Вани» – способствовал перенесению праха Ивана и Ольги Шмелёвых на Родину, в некрополь Донского монастыря в Москву, где сохранилось семейное захоронение Шмелёвых.
В заключение хочется познакомить вас с несколькими письмами Ивана Шмелева к своему крестнику. Они трогательные и сказочные, и, читая их, напитываешься той особой атмосферой любви и тепла, которая всегда окружала писателя и которая воспитывала его крестника и продолжает воспитывать нас с вами.. Ведь читая И.Шмелева, погружаясь в удивительный мир великого русского писателя, мы становимся чище и лучше. Иначе и быть не может.
16 мая 24 г. Ивуну
Имею честь довести до вашего сведения, уважаемый собрат-писатель, что сегодня я ездил на велосипеде, а переднее местечко было пусто: оно, кажется, для Вас! Потом заходил ко мне ста-а-рый рак, спрашивал, скоро ли ты приедешь. Принес тебе раковинок с океана. Тетушка Крабиха тоже справлялась. Видел сетку для креветок, но не знаю, годится ли для нас, – ты эти дела хорошо знаешь. Потом рабочие спрашивали, скоро ли мужчина-молодчина? И видел Марху Ивановну, живет в Капбретоне, глаз совсем у ней окривел, по тебе плачет. А еще вот что: август и сентябрь будем жить в Капбретоне, в маленьком домике среди луга и пшеницы, и очень близко от океана! И… может быть, даже покатаемся в автомобиле! А будешь баловаться – посажу тебя в сарай, где очень много мышей, которые все становятся на задние лапки и поют: е-хал казак за Ду-на-ай… А вчера у нас были пирожки! А завтра будут блинчики! Мадам Лятьер принесла нам фромаж блан! А хлеб сам приезжает на автомобиле, и ветчина тоже, а капуста на рыжей лошади, и когда подъедут – трубят в рог. А ездить за креветками мы будем на велосипеде: мне его дал на все лето один мой читатель-почитатель. Приезжай!!!!!!
Родителям поклон, а тебе роза на щеки! Твой дядя Ваня – писатель, как и ты.
Ив. Шмелев
10 июня 1928 г.
Воскресенье, 12 ч. дня
(жарится курица!)
Дача, где собака носит письма!
Villa “Riant Sejour”, Capbreton (Landes)
Милый Ив, Ивушка и Ивик!
Твои зеленые письма мы получили. Ничего написано, а надо бы получше! Свободней пиши, а то кажется, что ты словно на фабрике их делаешь, одно на другое похоже. Ты пой в письмах!
Живем в самом лесу, где рыжики. Как сойду с балкона, пройду садом и огородом, где в самом конце живут куры, и – вот, я уже в лесу, а кругом, брат… твои дюны! Наверху дачи есть железный балкон, и видно оттуда: с одной стороны лес дремучий, с другой, за лужком, церковь. А от Мариши будет всего столько же, как от дачи Карповых до мостика через железную дорогу, в Севре, даже ближе! Автомобили мимо не ездят, хоть и есть дорога, так как дальше нашей дороги уж лес. Хозяин у нас старый, старше краба Максим Максимыча, и очень любит сажать всякие цветы. У нас в саду сливы с яйцо ростом, белые! Две собаки ученые, одну зовут “Мьярка”, любит царапаться лапой в дверь. Окна у нас такие, что тебя надо поставить, да еще двух таких, как ты, – вот какие высокие. Наверху есть комнатка, куда заглядывает солнце весь день. На океане еще не были, но в ванной купались уже два раза (у моста!). И скажу я тебе по секрету, что весу во мне прибавилось около килограмма! Ходим за шишками, топим плиту углем, и надо его поджигать. Сегодня посажу подсолнушков и укропу. А больше и не буду: всякие цветы есть, а розы по стене цапаются. Есть большая пальма и два дерева, называются – “катальпа”! Две беседки такие, что дождь не пробивает, и сделаны из живых кустов!
Мы понемножку отдыхаем. Ложимся в десять, а подымаемся с петухами. В даче у нас есть чудо: бутылка, а в ней… корабль с мачтами! А как он туда влез через горлышко – никто не знает. Мачты во всю толщину бутылки. В комнатах камины, а на каминах часы. А на стене даже ковры! Много интересного.
Ну, не забывай и пиши нам, как ты живешь и сколько “десяток” получил. А письмо мое сам прочитай, со вниманием. А то я и писать не стану.
Ну, крепко тебя целуем, я и тетя Оля, поцелуй маму и всем скажи от нас поклоны и приветы – твоим новым друзьям Эндэн, а также всем Карпам и карпикам, и самому маленькому карпику – Доде. А Марусе я пришлю карточку, чтобы она не серчала. И няне, и Марфуше поклоны, сам сходи и положи, как делают это умные мальчики. Хотел было я поехать в горы Пиренейские! Да, думаю, лучше уж мы вместе поедем, правда? Ну, вот и все.
Будь здоров!
Твой дядя Ваня и тетя Оля
Понедельник 18.VI.28 г.
Милый Ивик,
сейчас такая жара, что шишки трещат, а одна загорелась даже, как звезда рождественская, – насилу залили! Максим Максимыч помер, увы! Хоронили с музыкой: все крабики стучали клешнями, лягушки печально играли на дудочках, а старик Омар, говорят, сказал такое надгробное слово, что даже Максим Максимыч – вдруг зарыдал и – воскрес! Опять его потащили в Hossegor, – и он снова живет под большим камнем!
Я его навестил. Он подал мне свою честную лапу – клешню и… пожал! Сказал: не хочу умереть, пока не увижу Ивика! Вот!! Я хожу (не езжу на велосипеде) и узнал много таинственных мест. Говорят, что в самой глуши леса есть… но об этом лучше не говорить, а надо пойти и поглядеть! Целую!!
Твой дядя Ваня
Елена Гаазе